Глава 1. Как Лявон и Рыгор заблудились

В давно наступившем молчании Рыгор гнал машину вперёд и вперёд. Сначала по обеим сторонам дороги бледными тенями проносились склады, дачи, заправочные станции, а потом остался только чёрный лес, подступавший к асфальту всё ближе и ближе. Снаружи уже совсем стемнело, и незаметные прежде спидометры и тахометры, окружающие Рыгора, теперь приобрели значительность, проявив свои таинственные бледно-зелёные контуры. Двигатель уверенно и мощно урчал внизу, передавая сквозь сидение приятную вибрацию. Проплывали фонари – мягко светящиеся шары воздуха, высоко на невидимых ножках – нарастали, освещали кабину и пропадали сзади. Лявон щурил глаза, и тогда из центра шара вырастала тонкая четырёхлучевая звезда, похожая на компас со старинных карт. Лявон ждал, когда Рыгор скажет «Ну что, прокатились? Ничего особенного? Поворачиваем?» или что-то вроде, и был готов согласиться, но Рыгор с видом морского волка смотрел вперёд, серьёзно сжимая руль. Похоже, ему просто нравилось ехать. Наконец они заговорили одновременно:

– Слушай, Рыгор…

– Чёрт…

– Что чёрт?

– Да бензин кончается! Видишь, там красная фигуля горит. Затупил я, не посмотрел сразу, – Рыгор взглянул виновато. – А что ты хотел сказать?

– Может, поедем назад? А то бестолково получается – всё равно не видно ничего. Лучше завтра днём приехать. Заодно заправимся.

Рыгор кивнул и стал плавно тормозить. Последний фонарь, быстро приближающийся, резко замедлил свой рост и застыл на месте, излучая ровное сияние. А когда Рыгор, уже закручивая руль для разворота, в очередной раз переключил скорость, двигатель заглох. Повернув несколько раз ключ в замке зажигания, Рыгор откинулся на сиденье и с досадой хлопнул себя по коленям.

– Приехали! Ну что… Пойду, посмотрю в багажнике – а вдруг там запасная канистра. Инкассаторы – люди запасливые.

Он открыл дверь, от чего в потолке кабины зажглась слабая жёлтая лампочка, и выпрыгнул в темноту, через мгновение появившись и пропав в свете фар. «Так и знал, что будут неприятности», – подумал Лявон и поёжился, устраиваясь поудобнее в углу между сиденьем и дверью.

– Слышь! Тут полная машина денег! – донёсся до него голос Рыгора.

– Да, сейчас это особенно важно, – вяло съязвил Лявон себе под нос.

За этот долгий день он очень устал, и теперь ему наконец стало всё безразлично. Смутно вспомнилось, что он не пил сока целый день, сглотнулось. Он закрыл глаза и начал дремать, прислонив голову к боковому стеклу. Но не прошло и минуты, как Рыгор стукнул костяшками пальцев в стекло снаружи.

– Снова спишь?

Лявон вздрогнул и поднял голову. Веки слипались, кабина двоилась, и он, зевая, стал тереть глаза кулаками. Автобус качнулся, и он понял, что Рыгор снова сел на водительское место.

– Нету там бензина. Зато денег много. Инкассаторы – не бедные ребята! – голос Рыгора был оптимистичен и бодр. – Ну, что делать будем? Пошли, прогуляемся до ближайшей бензоколонки!

– Давай завтра, – предложил Лявон, с неудовольствием отметив просительность своей интонации. – Я устал и спать хочу. Да и поздно уже, темно.

– Вот скажи мне, Лявон, – с неожиданным озлоблением сказал Рыгор, – Ты сейчас будешь спать, а мне что делать? Балду гонять? Какого хера вообще ты постоянно спишь? Никто не спит, а вот ты всё время спишь! Вот объясни мне!

– А сам? Почему ты постоянно жрёшь? – вспылил в ответ Лявон, с силой выговорив несвойственное и неприятное ему, грубое слово «жрёшь». – Ты хоть одного человека видел, который жрёт? И от тебя потом крошки, и этот мерзкий жир на губах, и гнусный запах пива! Я удивляюсь, как тебе не унизительно проглатывать в себя эту пережёванную, смоченную слюной дрянь?

Глаза Рыгора загорелись, кулаки сжались, и всё его тело превратился в пружину, как в день последней ссоры с татой. Он почувствовал, что сейчас одним ударом вомнёт Лявону лицо, нос хруснет, кровь брызнет, но тот сказал:

– Вспомни, кто вытащил тебя из тюрьмы? На твоём месте я вёл бы себя немного скромнее, хотя бы первое время.

И Рыгор сдулся, как воздушный шарик.

– Извини, брат.

Они помолчали с минуту, глядя в разные стороны, и Рыгор повторил:

– Извини. Давай, спи, раз тебе хочется. Ты спи, а я за бензином схожу. И сока тебе прихвачу.

Лявон хмыкнул. Рыгор примирительно тронул его за колено и тихонько запел песню, какую-то новую, которой Лявон раньше не слышал. Кажется, слова походили на немецкие, но это был не Шуберт. Ссора опала, сгладилась, показалась смешной и бессмысленной. Лявон подтягивал мычанием. Стало хорошо и спокойно, хотя в песне чувствовался явный привкус тревоги. Кончив петь, Рыгор подмигнул Лявону и выпрыгнул в темноту. «Эй, Рыгор, кто это был?» «Малер. Я его много знаю, потому что он симфонический. Тоже работает, да? Попоём ещё!» Хлопнула дверь, свет в кабине погас, и таинственные зелёные кружочки и стрелочки приборов проявились снова.

* * *

Когда Лявон проснулся, в кабине было уже светло, а окна сплошь запотели. Мельчайшие серые капельки. Он провёл тыльной стороной ладони по лобовому стеклу, и под его рукой собрались ручейки, потекли вниз. Снаружи было ясное ранее утро, низкое ещё солнце освещало только верхушки елей по правой стороне дороги. Лявон открыл дверцу, спрыгнул на дорогу и будто окунулся в холодную воду – до того свежим был воздух. Он вдохнул его чистую струю, и по коже побежали зябкие мурашки, в засиженных ногах закололо.

* * *

– Что, выспался? – Рыгор сидел у толстой ели неподалёку. Увидев Лявона, он потянулся и встал, отряхивая крошки с живота и что-то дожёвывая. – Прикинь, я часа два топал в сторону Минска, но ничего не нашёл. Ни заправок, ни указателей, ничего! Вернулся назад. Ты не помнишь, мы вчера успели развернуться или нет? Может, я не в ту сторону пошёл?

– По-моему, мы так и не развернулись, – сказал неуверенно Лявон и махнул рукой: – Минск должен быть там, а Брест – вон там.

Они вместе посмотрели сначала в одну, а потом в другую сторону, но стороны ровно ничем не отличались. Светло-серый асфальт с прерывистой белой полосой по центру, и высокий неподвижный лес.

– Наверное, слишком далеко отъехали. Полчаса на скорости сто – это десять часов ходу… Неудивительно, – Рыгор почесал себе грудь и поморщился. – Помыться бы! Дёрнул нас чёрт смотреть на эти автобусы. Сейчас бы дома завтракали.

Помолчали.

– Ну… Пошли что ли вперёд? Наверняка попадётся какая-нибудь деревня.

– Пошли! Что ещё делать.

Перед тем, как отправиться, Рыгор раскрыл заднюю дверь автобуса и показал Лявону свои находки: кроме кучи чёрных тканевых пакетов с деньгами, там оказались несколько огромных упаковок со сладкими кукурузными палочками, фонарик, зелёный зонтик и велосипедный насос. Рыгор настоял, чтобы Лявон наполнил свой рюкзак долларами, а сам взял под мышку кукурузные палочки.

* * *

В начале пути они громко пели всё, что могли вспомнить, потом Рыгор рассказывал анекдоты и страшные истории о тюремной жизни, а потом пошли молча. Стараясь наступать туфлями точно на белую полосу, Лявон размышлял о виденном и слышанном за последние дни, в особенности о своём разговоре со священником. Ад? Солнце стояло уже высоко, пели птицы, вдоль дороги порхали бабочки, проносились мухи, зависали на месте какие-то насекомые вроде пчёл, но поменьше. Всё это мало походило на ад. Успокаивало. Рыгор тоже был совершенно безоблачен – он снял кроссовки и шёл по тёплому асфальту босиком, с удовольствием глядя по сторонам и весело хрустя кукурузными палочками.

Густая тёмная зелень елей перемежалась осинами и берёзами. Иногда заросли уходили вниз, прерываясь оврагом, и шоссе пересекало его по насыпи. Один раз низко над дорогой с шорохом пролетели две утки. Регулярно появлялись квадратные столбики с косой чёрной полоской, но безо всякой информации. Километры? Когда солнце встало прямо над дорогой, они решили сделать привал, сошли с асфальта и сели в тени широких хвойных лап. Согнав с себя крупного рыжего муравья, Рыгор сказал, что по муравейнику можно определить, где юг, а где север – муравьи строят свои дома с южной стороны дерева. Лявон, лениво подняв брови, спросил, почему.

– Потому что с южной стороны теплее! – с торжеством объявил Рыгор. – А ещё с южной стороны на деревьях растёт мох, он тоже любит тепло.

– Откуда знаешь?

– В школе изучали, – Рыгор поднялся и осмотрел ель со всех сторон, но мох рос слабо и везде примерно одинаково.

– Ты так уверен, что ходил в школу?

– Ха! Неужели ты наконец начинаешь шутить? Дождался!

– Ты лучше подумай – что, если мы здесь надолго застряли? – Лявон хмуро смотрел на жизнерадостного Рыгора. – Что мы будем делать, когда пройдёт простуда?

Вопрос простуды действительно беспокоил Лявона. В голове у него немного шумело, нос был ещё заложен, но он чувствовал себя намного бодрее, чем в последние дни. Рыгор деланно покашлял и предложил ночевать голыми в траве – поутру выпадет роса и так простудит, что мало не покажется. Они легли и молчали.

Через полчаса Рыгор доел последние палочки и толкнул Лявона. Они двинулись дальше, перебрасываясь незначительными фразами, или молча с невозмутимым видом, но оба чувствовали поднимающуюся против воли тревогу.

* * *

Когда солнце стало клониться к западу, шоссе вдруг поднялось на горку, лес просветлел, а ели сменились осинами и берёзами. Впереди дорогу пересекали провода, и, приблизившись, они увидели широкую просеку с высоковольтной линией. Просека буйно заросла бесформенными полудеревьями-полукустами, между которыми в обе стороны от шоссе уходила тропинка. Лявон и Рыгор единогласно решили, что по магистрали они находились уже достаточно, и стоит попробовать пойти вдоль электролинии, должна же она к чему-то привести.

– Направо или налево?

Рыгор несколько раз повернул голову, но не нашёл ни малейшей разницы между правым и левым.

– Пошли направо. За солнцем. Больше успеем пройти до темноты, – рассудил Лявон. – Хотя бы на секунду.

Они спустились по насыпи на тропинку и окунулись в заросли. Их шаги еле шуршали в траве, вершины деревьев застыли в безветрии, птицы молчали. Осталось только густое гудение проводов, усиливающееся при каждом извиве тропинки. Рыгор сказал, что в траве могут водиться змеи и обулся. Порой тропинка терялась, и, раздвигая руками упругие ветви, Лявон оглядывался назад, стараясь не хлестнуть по лицу Рыгора. Один раз Рыгор отстал, а потом радостно позвал Лявона – он нашёл малину. «Красный сок на пальцах… Странные ягоды из маленьких шариков…» Ещё Лявон думал о рисунке своих следов на карте, дающем сейчас длинный одинокий побег.

– Чёрт! Червяк! – возмутился Рыгор, отплёвываясь. – Жирный, жёлтый! Скотина! Вишь ты, и здесь черви водятся.

– Да… И попробуй угадай, кто ещё может водиться в этом лесу, – многозначительно сказал Лявон. – Ну что, двинулись дальше?

– Кто ещё может водиться? Ты о чём? Волки с медведями? – Рыгор попытался идти рядом с Лявоном, но двоим на узкой тропке было тесно.

– Медведи – это было бы слишком просто и обыденно для нашего странного мира.

– Маньяки? Мертвецы? – засмеялся Рыгор. – Слушай анекдот! Встретились как-то раз Хичкок, Ромеро и Фассбиндер и поспорили, кто дольше на кладбище ночью продержится. Приехали в полнолуние на кладбище и разошлись в разные стороны. Первым не выдержал Хичкок – через час выбегает и кричит: «Мама!» Через два часа выбегает Ромеро: «Спасите!» А Фассбиндера ждали-ждали, да так и не дождались, он только утром появился, заспанный. Хичкок и Ромеро спрашивают: как это ты не испугался? Ты ж даже ни одного фильма ужасов не снял? Фассбиндер отвечает: зато я снял много очень скучных фильмов. От них даже мёртвый убежит.

Лявон покачал головой. Почему у тебя в анекдотах постоянно кто-то с кем-то встречается и о чём-то спорит? И что это вообще за люди? Рыгор отвечал, что вовсе не все анекдоты у него такие, есть и другие, а люди эти – знаменитые режиссёры.

Темнело. Лявон предложил выбрать место для ночёвки, пока ещё хоть что-то видно. Чтобы не колоться сухой хвоей, они устроились под толстым старым дубом, чуть поодаль от тропинки, на границе леса и просеки. Раздевшись до трусов и отбросив в сторону жёсткие жёлуди, они опустились в густую низкую травку и легли на спину. Рыгор негромко запел «Лесного царя».

* * *

Уже была глубокая ночь и темнота, когда Рыгору стало невмоготу от холода и одиночества. Он прислушался в левую сторону, пытаясь уловить дыхание Лявона сквозь гудение проводов, но ничего не слышал. Рыгор осторожно протянул руку, и пальцы коснулись холодной травы. «Лявооон», – тихонько позвал он, надеясь услышать в ответ хотя бы бормотание или сонный всхрап. Рыгор закашлялся и сел, обнимая себя за плечи, чтобы согреться. «Куда он мог подеваться?»

– Лявон! – хрипло крикнул он, – Лявон! Где ты?

Он стал ощупывать землю вокруг и нашёл свою одежду, сложенную аккуратной стопкой. Плюнув на простуду, он натянул футболку, сначала запутавшись в рукаве, а потом обнаружив, что надел её задом наперёд – воротник давил шею. Переворачивая футболку в верном направлении, он вдруг услышал шаги и замер.

Шаги слышались со стороны просеки, и это не были шаги Лявона. Наполовину просунув голову в воротник и замерев, Рыгор отчаянно вслушивался. Шаги то ускорялись, то замедлялись, и были бы похожи на походку пьяницы, с трудом удерживающего равновесие, если бы не их сухая лёгкость и быстрота, временами переходящая в топотание. «Собака? Бегает по тропинке, обнюхивает кусты, поднимает ногу? Но разве собаки бегают в полной темноте? Хрен их знает». Сзади послышалось далёкое уханье, и Рыгор облился холодным потом, одновременно понимая, что это скорее всего птица – филин там или сова. Шаги тоже замерли, а потом с просеки раздалось костяное щёлканье, от которого сердце Рыгора провалилось вниз живота. «Скелет! Чёрт, это же скелет!!» Шаги возобновились, угрожающе медленно.

Рыгор сжался в тугой комок, стиснул зубы. «Лявон?.. Что они сделали с ним?.. Как это он сказал – попробуй угадай, кто ещё может водиться в этом лесу… И как я проморгал момент, когда его утащили? – Рыгор ощутил горячую жалость к Лявону и стыд за себя. – Бежать туда? Может, его ещё не поздно спасти? – но он не мог даже двинуть рукой, ужас был сильнее его. – Какой же я дебил, что не взял калаш!» В отчаянии он запел про себя «Липу», беззвучно шевеля губами и чувствуя, как музыка наполняет его мужеством. Шаги снова ускорились, замедлились, потом отдалились и постепенно пропали, но Рыгор ещё долго не смел пошевелиться.

* * *

Прошла вечность, потом ещё одна и ещё одна. Ночь кончалась. Воздух стал водянисто-серым, вокруг проступили контуры деревьев, а слева обозначилась фигура скрючившегося во сне Лявона. Тогда, в темноте, Рыгору не хватило десятка сантиметров, чтобы дотянуться до него. Проверяя, не обманывают ли его глаза, он подвинулся и тронул Лявона за холодную ногу. Нога шевельнулась. Камень упал с души Рыгора, ему стало светло, спокойно и радостно: Лявон жив, а он ни в чём не виноват. Он глубоко вздохнул и встал, чтобы надеть джинсы и кроссовки. «Но всё-таки какая сволочь! Он проспал, а я мучился в одиночку!»

– Просыпайся! – он пнул Лявона в пятку.

Лявон поднялся на локте и сразу задрожал.

– Где моя рубашка? Д-да, простуда удаётся нам на славу, – сказал он, чихнул и начал поспешно одеваться.

– Как спалось? Ничего не слышал?

– Нет, а что?

– Кто-то ходил вокруг нас. Странные такие шаги, как будто скелет, – сказал Рыгор серьёзно, но в подробности вдаваться не стал, заметив по взгляду Лявона, что тот ожидает услышать очередной анекдот.

* * *

Днём снова стало жарко, и Рыгор снял футболку, с отвращением отметив её грязный воротник. Последний раз он менял одежду перед походом в оперу, две или три недели назад. «Что за жизнь! И куда мы идём? И зачем?» Он потряс головой и крикнул Лявону, шагающему впереди:

– Эй, Лявон, пошли назад! Похоже, кроме Минска и правда нету ничего. За два дня доберёмся. Слышь, Лявон? Я хочу в баню.

– Подожди, – Лявон сделал паузу и, пройдя ещё с полсотни шагов, указал рукой вперёд, – Смотри!

Просека плавно уходила вниз, открывая широкое обозрение: лес впереди редел и отступал, вправо уводила просёлочная дорога, а за ней темнела какая-то деревянная постройка. Ускорив шаг, они стали спускаться. Рыгор, повеселев, громко фантазировал на тему деревенской бани и самогона, а Лявон молчал и беспокойно осматривался. Всё вокруг было странно и смутно знакомым, как будто он видел это раньше во сне.

Деревянная постройка оказалась заброшенным сараем на краю посёлка, вглубь которого уводила дорога. По обеим её сторонам стояли разноцветные одноэтажные домики, с низкими заборчиками, палисадниками, берёзками и скамейками.

– Рыгор, это же Кленовица! – сказал Лявон, изумлённо повернувшись к Рыгору.

– Кленовица? Деревня так называется? Где ты прочитал? – Рыгор всматривался в домики, но его волновало не название, а вывеска продуктового магазина вдалеке.

– Это моя деревня! Я здесь родился! – Лявон почти кричал.

– Ну так что? Чего ты так переживаешь? Всё супер! Наконец-то! Видишь, интуиция вывела тебя к родной деревне, – Рыгор потянулся и подмигнул. – Пошли в магазин, возьмём пожевать чего-нибудь.

– Такого быть не может! Во-первых, я был уверен, что никакого прошлого нет, и нет никакой Кленовицы!..

– Да хрен на них, на всех этих учёных, министров и священников, – засмеялся Рыгор, – они сами ничего не знают. Совсем тебе мозг замутили! Они тебе, а ты мне. Видишь, оказывается и прошлое есть, и жизнь за Минском. Помнишь анекдот…

– Во-вторых, мы не могли сюда так быстро добраться! – перебил Лявон. – Это же другая область!

– Ну так что? Мы ж на машине ехали, а потом ещё топали почти два дня. Пошли, я пить хочу!

Рыгор на глазах обретал былую уверенность, и Лявон растерянно пошёл за ним, глядя на заборчики. В голове всплывали воспоминания, то смутные, то явственно-яркие. Он успокаивался – может, всё рассказанное Пятрусём было выдумкой? Неподтвердившаяся теория. Вот оно, пространство, вот оно, время – родной посёлок и целая жизнь, прожитая здесь. По этой дороге они с одноклассниками ходили по грибы, а в сарае прятались и тайком курили… Или не в этом сарае? Вот здесь, кажется, раньше каждое лето пилили дрова, и земля была по щиколотку усыпана бледно-жёлтыми опилками. Да – даже трава на этом месте хуже растёт. А вот здесь, под забором, под огромным лопухом, лежал мяч! Чёткий снимок стоял перед глазами – упругий резиновый мяч в красно-сине-белую полоску под толстыми, волосатыми снизу листьями. Лявону представился звук от удара по резиновому мячу и ощущение в ноге, обутой в коричневую сандалию. А в этом магазине никогда ничего не продавали, кроме хлеба, сигарет и водки, но однажды завезли жевательную резинку с картинками под каждой обёрткой – и они убежали с уроков, чтобы успеть купить.

Рыгор уже выходил из магазина, победно поднимая над головой бутылку с пивом. Он откупорил её о выцветшую раму покосившейся телефонной будки, и из бутылки хлынула пена, заливая ему руки и джинсы.

– Чёрт! – весело сказал он и сделал долгий глоток. – Ну, где твой дом, Лявон? Веди в гости, раз уж пришли!

* * *

Дом Лявона стоял в тенистом переулке, за зелёными, покосившимися деревянными воротами. Сколько Лявон себя помнил, они ни разу не открывались, створки провисли посередине и вросли в землю. Лявон уже совсем успокоился и чувствовал теперь только приятное волнение. Возвращение домой. Чтобы открыть калитку, нужно было взяться за ручку и большим пальцем нажать на клямку, поднимающую щеколду с внутренней стороны. Щеколда лязгнула, калитка скрипнула и отворилась. Они прошли во двор. В солнечных лучах звонко носились мухи, в палисаднике стрекотал кузнечик. Дверь в дом была распахнута, на веранде слышался звон посуды и шкворчание масла на сковороде.

На крыльцо, вытирая руки о зелёный передник, вышла мама. Она покрасилась в светло-рыжий цвет, похудела и выглядела свежо и молодо. Лявон онемел и только смотрел на неё во все глаза.

– Лявон! – всплеснула она руками, – Дождались! Я уж думала, ты совсем о нас забыл! Собиралась поехать к тебе, узнать что да как. Сдал свои экзамены наконец? Скоро и лето кончится, а ты всё учишься! А это кто с тобой, однокурсник?

– Здравствуйте! Меня зовут Рыгор, мы с Лявоном друзья, – весело представился Рыгор и толкнул молчащего Лявона в бок: – Как твою маму зовут?

– Зови меня тётя Ганя, сынок. Как хорошо! Как раз картошечка готова. Пойдёмте в дом, заходите, заходите! – и она скрылась внутри.

* * *

Усадив Лявона и Рыгора за прохладный стол на кухне, казавшейся тёмной после солнечной улицы, мама хлопотала вокруг них с бесконечными кастрюлями, банками, тарелками, ложками, вилками. На столе появились миски с квашеной капустой, малосольными огурцами, солёными помидорами, свежим луком, бутылка водки, блюдечко с тёртым хреном, корзинка с ломтями чёрного хлеба, банка со сметаной, кувшин с вишнёвым компотом, разделочная дощечка с нарезанным салом, розеточка с горчицей. Рыгор со сверкающими глазами уже уплетал хлеб с салом и луком, а на настойчивое предложение мамы поесть сначала супа из щавеля ответил глубоким и серьёзным кивком.

– А ты что же сметанку не кладёшь, Лёва? Дай-ка, яичко положу тебе, – мама положила яичко, ласково дотронулась до его волос и снова побежала на веранду, резать укроп.

– Лёва? Ха-ха, я тоже тебя так звать буду, – улыбаясь набитым ртом, подмигнул ему Рыгор.

Лявон сидел в ступоре перед тарелкой с горячим щавелём, поглаживая пальцем ложку с мелкой надписью «нерж». Когда вошла мама с укропом в мокрых руках, он спросил, где отец и Микола. Мама остановилась и стала подробно рассказывать, как те на той неделе поехали к бабушке Марысе в соседнюю деревню. У бабушки сильно текла крыша, и нужно было её перебрать, пока сухо.

– Так мы им поможем, тёть Ганя! Далеко до той деревни? – авторитетно сказал Рыгор и потянулся за салом.

– Сиди! – сердито махнула на него мама, – Поесть даже не успели! Они и сами скоро докончат. Сколько там той крыши! Отдыхайте. Расскажите лучше, что в столицах происходит.

* * *

Обнаружив, что Лявон сморкается и чихает, а Рыгор кашляет, мама развила бурную деятельность: накормила обоих мёдом (и проследила, чтобы Лявон проглотил не менее столовой ложки), заставила их по очереди парить ноги в тазике с горячей горчичной водой, нашла две пары толстых шерстяных носков (а для Рыгора ещё и шерстяной платок, который надо было завязать вокруг груди), заварила чай из мяты и зверобоя, проветрила комнату и постелила им чистое бельё. Уложила в постели и настрого запретила выходить из дому до выздоровления. Лявон не возражал – его сильно клонило в сон, а Рыгор, съев после добавки щавеля ещё полную сковороду картошки со шкварками, был счастлив и на всё согласен.

Мама села на кровать в ногах у Лявона и, поглаживая ему коленку, пустилась в обстоятельные описания своей размеренной жизни. Рыгор слушал, живо интересовался, вставлял дельные вопросы и замечания, а Лявон спал, приоткрыв рот, и это придавало его лицу жалобное выражение.