Глава 3. Как Рыгор защитил честь автослесаря

Алеся не очень нравилась Рыгору. На его вкус, ей не хватало цельности: то холодная серьёзность, то огонь в глазах и возбуждённый смех; то стремление к уединённости, то болезненная тяга к общению и компании. Ему не очень нравилось и её лицо, с выпуклым лбом и тонкими губами, а узкобёдрая фигура даже смешила – как на ней держалась юбка, было неясно. Другое дело – тётя Ганя. Он часто засматривался на неё сзади, особенно когда та одевалась «по-ковбойски»: клетчатая рубашка с засученными рукавами и старенькие выцветшие джинсы, удачно скрадывавшие недостатки и подчёркивающие достоинства. Но вот тётя Ганя оборачивалась, и робкие иллюзии развеивались – её лицо было непоправимо пожилым, а в добром и ласковом взгляде напрочь отсутствовали женственность и зов к новой жизни. К тому же она всё-таки была матерью его друга, и этот формальный факт мешал окончательно.

Рыгор старался отвлечь себя, и в этом ему больше всего помогало пение. Но много петь не получалось – начинало сухо щекотать в горле, и, если он вовремя не замолкал, приходил кашель и подолгу мучил его. Заметив это, тётя Ганя ограничила их домашние концерты: теперь разрешалось петь только после обеда и немножко перед сном. Поэтому сразу после завтрака Рыгор начинал ждать обеда, а после обеденных песен маялся, думая об ужине. Он скучал, пил много пива и курил «Балканскую звезду», единственные сигареты в здешнем магазине.

День, когда у тёти Гани заело замок на сарае, где она хранила грабли и тяпку, стал для Рыгора праздником. Он вызвался починить замок, а когда дверь была открыта, глаза его загорелись созидательным огнём: в полутьме, на соломе, стояли, лежали и тускло блестели старые велосипеды. Смеясь от предвкушения, он спросил:

– Зачем вам замок, тёть Ганя? За тяпку опасаетесь?

– Да это у отца порядок такой, чтоб всё закрыто было, – смущённо смеялась в ответ тётя Ганя, – Он здесь инструмент хранит, запчасти всякие. А сейчас всё с собой забрал, к бабушке Марысе. Крышу перебирают там с Миколкой.

Желание Рыгора «поковыряться в старом железе» порадовало тётю Ганю – по её мнению, настоящий мужчина должен иметь руки и питать страсть к труду вообще и к технике в частности. C того дня сарай больше не закрывался на замок, а Рыгор возился там с утра до ночи. Протянув от ближайшего столба кабель, он повесил в сарае электрическую лампочку, рассортировал по углам хлам и рухлядь, начисто подмёл полы жёстким веником и поднял на ноги старый искалеченный стол. Теперь сарай напоминал ему родной гараж, по которому он уже основательно соскучился.

Работа над велосипедом для Лявона заняла несколько дней, во время которых Рыгор жил такой полноценной, насыщенной жизнью, что даже опаздывал к ужину. Когда велосипед был собран, он ещё какое-то время, по инерции, провёл в упоении и эйфории, но вскоре скука сгустилась опять. Собрать второй велосипед оказалось невозможно из-за нехватки исправных деталей: рамы и педали были погнуты, колёса – разных размеров, рули насквозь проржавели.

– Тёть Ганя, у вас в Кленовице машины есть? – спросил он однажды.

– Не у всех, конечно, не столица, но есть у многих, – рукой в толстой резиновой перчатке она размешивала в тазике удобрения для помидоров, – Подлей-ка ещё водички, Рыгорушка, а то слишком густо… Отец тоже мечтал машину купить, но как-то не вышло, то да сё. Да и куда нам ездить на ней?

Тётя Ганя рассказала, что вот например у Алесиного отца есть машина, «Жигули». Не новая уже, но он о ней так заботится, что та никогда не ломается. Рыгор аккуратной струйкой подливал воду, синеватые кристаллики растворялись. Этим же вечером Алеся ужинала у них, и Рыгор завёл разговор о машине. Алеся подтвердила слова тёти Гани о «Жигулях», о любви к ней своего отца, и упомянула о большом кирпичном гараже, полном всевозможных инструментов и приспособлений. Рыгор от возбуждения даже привстал на стуле, но заметив взгляд Лявона, полный холодной ярости, не решился напроситься в гости к Алесе.

* * *

Забросив сарай, Рыгор стал проводить много времени у ворот, на низкой лавочке из двух вкопанных в землю чурбанов и тёмной доской над ними. Он пил пиво из банки, шелушил семечки в кулёк и ждал, не проедет ли мимо машина. Но изо дня в день было тихо. Жужжали мухи, пели невидимые птички, звенела далёкая бензопила, лязгала ведром, поливая клубнику, тётя Ганя. Рыгор разминал сигарету и закуривал, пуская дым вниз, под локоть, чтобы тётя Ганя лишний раз не корила его за пособничество своему кашлю. Иногда он брал с собой ножик и строгал сухие яблоневые веточки, пытаясь сделать деревянного человечка.

Постепенно Рыгор затосковал всерьёз, и тоска его усугублялась счастьем Лявона. Завидев, как они с Алесей стоят, обнявшись, у соседского заборчика или сумерничают на его скамейке, прижавшись друг к другу, Рыгор разворачивался и шёл в дом, хмурясь и сухо покашливая. «Пора уходить», – думал он, но всё никак не мог решиться. Борщ был сказочно вкусен, драники, испечённые на сале, таяли во рту, и не было в жизни ничего прекраснее клёцек с грибами и маком. Но день, другой, третий, неделя – и у него мало-помалу сложился план: вернуться в Минск, раздобыть там побольше бензина, карту страны и отправиться в далёкое автомобильное путешествие – в какой-нибудь крупный город, вроде Бреста или Гродно. А может, даже в Москву или в Киев. Точную цель путешествия он не смог бы сформулировать – его гнало какое-то смутное беспокойство, порой граничащее с отчаянием. Надо было как-то менять свою жизнь, и он чувствовал, что в женском обществе это стало бы возможным. «Реально, Минск – какой-то заколдованный город. В других городах всё должно быть нормально. И бабы будут, и машины, и рубли. Хотя Кленовица тоже странная, но это потому что отъехали недалеко».

* * *

В один из одиноких вечеров тётя Ганя, как всегда, пожелала ему спокойной ночи, ушла к себе в комнату и погасила свет. Наступила долгая тишина. Рыгор ходил по комнате из угла в угол, а потом вдруг стал собираться. Он уже давно присмотрел на веранде холщовый заплечный мешок, вместительный и прочный, и теперь складывал туда необходимое: хлеб, пиво, консервы, спички, нож, верёвку, пачки денег. Должны же когда-нибудь наконец пригодиться деньги? Рыгор паковался, с надеждой ожидая шагов Лявона – если бы тот пришёл сейчас, поговорил с ним, спел песню, просто посидел рядом, тоска бы унялась.

Но Лявон прокрался в комнату уже поближе к утру, на цыпочках, осторожно притворив за собой дверь и на мгновение замерев, вглядываясь в фигуру Рыгора – видит ли? Рыгор молчал, про себя мрачно ухмыльнувшись невнимательности Лявона: «Выходит, он до сих пор не заметил, что я вообще не сплю. Друг, называется». Лявон, стараясь не скрипеть кроватными пружинами, лёг, и его дыхание скоро стало глубоким и ровным. За окном светлело. Скоро проснётся и тётя Ганя. Рыгор тихо, но быстро встал, заправил кровать, вскинул на плечо мешок и скользнул в кухню. Освежив лицо холодной водой из рукомойника, он сунул в карман несколько яблок со стола, обулся и вышел.

* * *

Он уже хорошо изучил маленькую Кленовицу и представлял, как попасть на просеку, ведущую к Минской трассе. Тот путь, по которому они пришли сюда в самом начале, был обходным, и Рыгор, желая срезать углы, повернул на пустырь, сплошь заросший полынью. Между пустырём и накренившимся забором, тёмным от старости, вилась тропинка, как раз в направлении просеки. Джинсы Рыгора быстро стали мокрыми от росы, потяжелели, и он пожалел, что не подвернул их. Он шагал быстро, торопясь уйти подальше, то ли из-за боязни передумать, то ли из опасения, что его хватится тётя Ганя. Он не смог бы устоять перед её уговорами остаться. «Хотя как она меня догонит? Бегом что ли побежит? Глупо».

Заборы кончились, и дорожка побежала по мелколесью, между берёзок и ёлочек, растущих из густой высокой травы. Быстро светлело. Небо слева стало розовым, и вскоре над верхушками деревьев показался краешек солнца. Рыгор хмурился – он рассчитывал уже давно выйти на просеку и свернуть по ней к трассе, но не было ни просеки, ни высоковольтной линии. «Я не мог пойти не туда! – думал он с ожесточением, – И кто протоптал эту петлистую сволочь?» Мелколесье уже кончилось, и теперь он шёл меж высоких сосен, бесшумно ступая по мху и сухим иголкам. Рыгор всегда гордился своей способностью верно ориентироваться в пространстве, и сейчас мысль о возвращении назад его злила.

Решив немного передохнуть, он стянул с плеча мешок и бросил его на землю. Громко звякнуло стекло о стекло, и он, досадуя на себя за глупость, кинулся проверять, не разбились ли бутылки с пивом. Бутылки не разбились. Рыгор устроился на пригорке рядом с тропинкой, съел горбушку хлеба с салом и напился пива. С удовольствием закурил. Мир предстал перед ним уже в совсем другом свете. «Должна же эта тропинка вести куда-нибудь. Раз люди её протоптали. Куда приду, туда приду. Разве не всё равно? Пришли же мы в Кленовицу случайно? Самое лучшее всегда случается случайно», – и, довольный своим обобщением, он встал и потянулся, подняв руки над головой.

* * *

Отдохнув, Рыгор двинулся дальше. Выпитое пиво как будто повлияло на лес: он начал светлеть, превращаться в рощу, и вдруг тропинка выбежала на поросшую травкой грунтовую дорогу. Рыгор окончательно воспрял духом и после недолгого колебания пошёл направо, напевая “Ungeduld” и ритмично дирижируя пальцем. Он рассудил, что нужно дойти до какого-нибудь указателя, а потом уж сориентироваться и выбрать верное направление. Солнце стояло высоко над дорогой, било в глаза, жарило. Звенели кузнечики. Он шёл по обочине, стараясь держаться тени, но скоро насквозь вспотел, до пятен на груди и под мышками. Очень хотелось пить, и он открыл ещё одну бутылку.

Долгожданный знак наконец появился, неся на себе неожиданную надпись белым по синему: «Таможня». Рыгор не слишком озадачился этим словом – после литра пива он был в наилучшем расположении духа. Он миновал распахнутые ворота из железных прутьев, покрытых облупившейся зелёной краской, и позабавился, что ворота есть, а забора нет. «Вот придурки, – он посмеивался и покашливал, – Эти ворота можно запросто обойти! И зачем они нужны?» В глубине рощи, полускрытые ветвями, различались какие-то постройки, то ли сараи, то ли казармы, но Рыгор не стал тратить время на мелкое любопытство – он уже не сомневался, что вот-вот куда-то придёт.

И правда: за следующим поворотом он увидел толстый красный шлагбаум, перегораживающий дорогу, и небольшое кирпичное здание рядом с ним. Ему вспомнился въезд в родной гаражный кооператив, в миниатюре повторяющий эту таможню. На двери висела табличка «Только для персонала». Утирая пот со лба, Рыгор подёргал за ручку и убедился, что дверь заперта. Он попытался рассмотреть внутренность здания сквозь окно, прижавшись лицом к стеклу и закрывая ладонями свет, но солнце давало сильные отблески, а окно было слишком пыльным изнутри. Постучал в окно и прислушался. Тихо.

Дорога уверенно продолжалась, и в какой-то момент, упущенный Рыгором, превратилась в асфальтовую. Она поднималась на насыпь, по обе стороны которой рощица редела и расступалась. «Просека! – обрадовался Рыгор, – Та самая просека! Всё-таки я на неё вышел». Но по мере приближения стало ясно, что это вовсе не просека, а полоса голой земли. У полосы стоял синий знак «Беларусь», и у Рыгора мелькнула мысль – может, это посольство? Но как посольство может быть посреди леса? Посольство в заповеднике? Бред. Оставалось одно – каким-то загадочным образом он добрался до границы.

Дойдя до насыпи, Рыгор заметил справа, метрах в ста от дороги, возившуюся на земляной полосе фигуру в военной форме. Склонившись, человек разравнивал граблями вскопанную землю.

– Эй! – окликнул Рыгор. – Эй, мужик!

Человек повернулся, увидел Рыгора и закричал тонким голосом:

– Стой! Куда! Стой, не двигайся!

Пограничник побежал было наперерез Рыгору, но видимо понял, что наследит на свежей земле, и стал отступать назад, на край полосы по ту сторону границы, быстро-быстро стирая граблями отпечатки своих ботинок. Рыгор закурил и тоже пошёл вперёд, забавляясь педантичностью пограничника, и так усердно глядя на него, что через минуту он чуть не врезался головой в столб со знаком «Польша». «Сдуреть можно», – только и успел подумать Рыгор – пограничник уже спешил к нему с граблями наперевес. Из-под его пилотки выбивались золотистые кудри, а формы фигуры были таковы, что сердце Рыгора забилось отчётливее. «Вот оно, началось!» – и он постарался расправить плечи и втянуть живот.

– Что вы здесь делаете? – пограничница угрожающе повела граблями. От бега она трогательно разрумянилась, а глаза её, удивительно синие, смотрели строго.

– Я? – Рыгор глупо улыбался. – Я вообще-то домой шёл, а попал непонятно куда. Тебя как зовут?

– Что вы несёте! Документы есть? Виза есть? – она хмурилась.

– Откуда же у меня документы? Я только из дому вышел! Не успел бутылочку пива выпить, а тут уже Польша, на тебе.

– До этого вы сказали, что шли домой. А теперь говорите, что вышли из дома! – она уже не хмурилась, кажется, Рыгор ей понравился.

– А что, это и вправду Польша? – кивнул он ей за спину, делая нарочито большие глаза.

– Да.

– Обалдеть! А ты, выходит, настоящая полька? Да? Как тебя зовут?

– Эва.

Она уже улыбалась, а он, ободрённый и окрылённый, громко удивлялся её глазам и волосам. Опершись на грабли мягкими белыми руками, она смеялась, открывая влажно блестящие зубки. Зубки слегка насторожили Рыгора, но зато ему очень понравились весёлые ямочки, появившиеся на её щеках от смеха.

* * *

Эва не преклонялась перед документооборотом и бумажными формальностями. Узнав, что Рыгор голоден, она с лёгкостью пренебрегла визовым режимом и пригласила его пообедать на свою территорию – в маленький таможенный домик. Пока Эва хлопотала у плиты, пообещав разогреть свежие, но немного остывшие фляки, Рыгор жевал пирожок с творогом и любовался её фигуркой, проступавшей сквозь военную форму.

– Слушай анекдот! – сказал он, доев пирожок. – Пошли как-то раз Шостакович, Шонберг и Шопен в ресторан. Шостакович говорит: мне пельмени и водку. Шонберг говорит: мне шницель и пиво. Шопен говорит: а мне фляки и мазурку. Шостакович удивляется: что такое фляки? Шопен отвечает: это типа пельменей, но вкуснее. Шонберг тоже удивляется: что такое мазурка? типа водки, но крепче? Шопен отвечает: нет, это типа атональной музыки, но под неё плясать легче.

Эва заохала, смешно сморщила лицо и захохотала, прижав одну руку к груди, а второй закрыв глаза. Она хохотала так долго, что Рыгору стало даже неловко – он сочинил этот анекдот наскоро и считал его далеко не самым удачным. Зубки мелко поблёскивали, но Рыгору было приятно. Наконец она отсмеялась и сказала, что он глупый, что фляки вовсе не похожи на пельмени, и что сейчас у него будет шанс их попробовать. Она поставила перед ним глубокую тарелку, налила в неё раз-два-три-четыре-пять (Рыгор зачем-то считал) половников густого ароматного супа и положила рядом ложку. Этот суп и называется – фляки, объяснила Эва. Когда она распрямляла ладонь, на месте костяшек появлялись мягкие ямочки, такие же, как и на щеках.

– Ты хоть знаешь, что они никак не смогли бы встретиться? – сказала она, наблюдая, как он ест: мощно двигающиеся челюсти, ритмичный кадык.

– Кто? – поднял брови Рыгор.

– Шопен. Он умер в 1849 году, когда ему было всего 38 лет. Ужасно, правда? Эта женщина погубила его! – в голосе Эвы прозвучала угроза. – А Шёнберг родился только в 1874, не говоря уж о Шостаковиче.

– Да знаю я, – Рыгор наконец прожевал, проглотил и смог подать голос. – Но это ж просто анекдот! – теперь ему было уже обидно за свой экспромт, – На то он и анекдот, чтобы в нём небылицы случались.

Эва снова рассмеялась и успокоила Рыгора, прощебетав, что она только хотела уточнить детали. Она вернулась к плите и, не тяготясь молчанием, продолжала разогревать, помешивать и переворачивать что-то ароматно-шкворчащее. Рыгор посматривал на неё и поедал фляки. «Как всё-таки красиво, когда у девушки ямочки! И эрудиция неплохая, да». Проглотив последние полложки, Рыгор понял, что почти не запомнил вкуса. На него накатило необъяснимое волнение. Не зная, что сказать или сделать, он встал и подошёл к комоду с зеркалом и букетиком сухих трав на верхней полке.

– Ты что, одна здесь? – спросил он, проводя пальцами по полированной поверхности полки.

– Нет. Яцек на сборы уехал, в Варшаву. Сегодня вернётся.

– Яцек?

– Это мой парень. Он тоже пограничник. Ты чего встал? Садись, зразы будешь кушать!

Известие о Яцеке, как от камня с плеч, освободило Рыгора от волнений и колебаний между ямочками и зубками. Теперь не нужно было думать, о чём говорить и как правильно действовать. Он окончательно расслабился и с большим удовольствием съел зразы с тушёной капустой, так их расхваливая, что Эва зарделась. Скрывая смущение, она достала из кармана телефон и стала что-то в нём проверять.

– Покажи-ка аппарат! – воскликнул Рыгор, – Вот это да! Почти такой же, как у меня! А зарядное есть?

Эва принесла зарядное, показала розетку, и Рыгор с нежностью включил свой телефон, впервые со времён отсидки в музее. Звонить было некому, но Рыгору нравилось узнавать время именно по телефонным часам – сиреневый экран плавно загорался и плавно погасал. За время, проведённое без питания, телефон не сбился и показывал то же время, что и большие настенные часы, висевшие у Эвы над комодом.

– Так куда же ты идёшь? – спросила Эва, поставив кипятиться чайник и присев рядом с Рыгором. Роль гостеприимной хозяйки была выполнена, и теперь она собиралась пообщаться поподробнее.

– Я ищу жену! – не раздумывая, выдал Рыгор первое, пришедшее на ум.

– У тебя есть жена? – тон Эвы немного изменился, – А почему ты её ищешь? Она убежала из дому? Ты с ней плохо обходился?

– Нет, ну что ты придумываешь! Её пока вообще нету. Вот найду подходящую девушку – и сразу женюсь!

Эва одобрительно слушала. Она сидела близко, и до него довевал её удивительный запах: земли, яблок и корицы. Она была такая красивая, молодая, упругая, что Рыгору хотелось её трогать, но он сдерживался, ограничиваясь описанием добродетелей будущей жены:

– Понимаешь, всё не так просто. Во-первых, она должна быть очень умная, вот как ты, например. Она обязательно должна разбираться в музыке! Иначе мне будет с ней скучно. Во-вторых, она обязательно должна любить готовить. Тоже как ты. Потому что я много ем! И не всё подряд. Мне важно, чтобы готовилось с душой. В-третьих… – третье с ходу не придумывалось, он веско помедлил, а потом сказал многозначительно: – В-третьих, у нас должна быть полная совместимость.

Эва кивнула. Рыгор не знал, что ещё добавить, и поинтересовался, когда они с Яцеком поженятся. Эва очень серьёзно, даже торжественно, сказала, что они собираются венчаться, и что Яцек подарил ей колечко. Она взяла с комода и протянула Рыгору резную шкатулку, в которой хранились её сокровища: жемчужные бусы и тонкое золотое колечко с зелёным камушком. Рыгор одобрил колечко, помолчал, а потом спросил наобум, есть ли у них машина.

– Есть, конечно. Но сейчас мы на ней не ездим – заводится с десятого раза, а потом глохнет, – Эва трогательно вздохнула. – Яцек говорит, что с карбюратором проблема. Надо гнать на автосервис. Вот вернётся со сборов и вызовет эвакуатор.

Рыгор попросил Эву показать ему машину, скромно сказав, что он немного разбирается в устройстве двигателей. От нетерпения он встал раньше, чем она согласилась. Эва удивлённо посмотрела и повела показывать. Он шёл позади неё и волновался, ведь если верить Лявону, он никогда в жизни не чинил автомобилей! «Но ведь я и не обещал починить, я только попросил посмотреть. Тем более, что велосипед мне удалось собрать!» Механически наблюдая, как юбка Эвы покачивается в такт шагам, но плечи при этом остаются неподвижными, Рыгор думал совсем о другом: он переживал и пытался провести сам для себя экзамен, вспоминая, какие агрегаты находятся под капотом автомобиля и как называется каждый из них.

Маленький красный Фиат, вымытый до зеркального блеска, стоял за зданием таможни, под открытым небом. Рыгор обошёл его вокруг, покивал головой и попросил Эву завестись. Она послушно села в кабину и несколько раз, с паузами, повернула ключ. Стартер работал, но двигатель не заводился. Рыгор показал Эве жестом, чтобы она открыла капот, и наклонился над переплетающимися внутренностями. Эва вышла и стала рядом, озабоченно склонив голову.

– Ага. Давай-ка сначала искру проверим, где наш проводок? Есть искра! – Рыгору казалось, что его комментарии должны действовать успокаивающе. – Теперь свечи… Знаешь, иногда свечи маслом заливает, от этого и проблемы. Но у тебя всё гут, свечи тоже искрят. Так. Где тут у нас воздушный фильтр? Сейчас крышечку с него снимем… Теперь жмём на привод дроссельных заслонок… Ну вооот, ускорительный насос не брызгается, а значит бензин в карбюратор не течёт! У тебя ключи есть?

Рыгор снял шланг с карбюратора и несколько раз нажал на рычаг подкачки бензина. Струя не потекла. «Всё ясно! Или бензонасос, или фильтр», – Рыгор чувствовал лёгкость и спокойствие. Вспомнить, когда он проделывал что-то подобное, было невозможно, но руки сами снимали шланг с бензонасоса, а губы тянулись к нему, предчувствуя вкус. Шланг не продувался, и это значило только одно – нужно менять бензофильтр. Торжествуя, он извлёк его и показал Эве:

– Видишь? Не нужен вам никакой эвакуатор! Нужно всего-навсего поменять вот эту штуку.

– Правда? – Эва смотрела на него так доверчиво, что Рыгору снова захотелось дотронуться до её плеча или волос, и только грязь на руках сдержала его. – Кажется, у нас где-то валялись несколько таких!

Пока Рыгор, вытерев пальцы о траву, курил, Эва сбегала в дом и вернулась с новеньким фильтром. По её словам, пакет с фильтрами и ещё какими-то деталями шёл в комплекте к «Фиатику» при покупке. Вставив на место фильтр, прикрутив шланги и уверенно захлопнув капот, он жестом предложил Эве сесть за руль. Фиатик завёлся мгновенно, и Эва, радостно улыбаясь, проехала по двору медленный круг. Она вышла из машины благодарная, сияющая, и Рыгор не удержался – взял её за голую руку, повыше запястья. Она вздрогнула, нахмурилась, но из вежливости не отняла руки. Улыбка погасла, и Рыгор поспешно сымитировал дружеское пожатие.

– Теперь моя миссия закончена, и мне пора! – как можно бодрее сказал он, пряча руки за спину. – Далеко ли до Праги?

– До Праги? Зачем тебе в Прагу?

– Ну как зачем! Всё-таки столица, там наверное много таких девушек, как ты.

– Вообще-то у нас столица не Прага, а Варшава, – уточнила Эва.

– Правда? Никогда не был в географии силён! А до Варшавы далеко?

Эва сказала, что довольно далеко и махнула рукой, указывая направление. Сделав виноватое лицо, она извинилась перед ним за то, что не сможет подвезти его – ей пришлось бы объясняться перед Яцеком. Вдруг он заметит, как она везёт постороннего мужчину? Они вернулись в дом, и Эва уложила ему в мешок несколько банок пива из холодильника и увесистый свёрток из плотной коричневой бумаги, наполненный чем-то несомненно вкусным. Прикусив нижнюю губку и улыбаясь, она выслушала его прощания, вышла за ним наружу и, поправляя волосы, смотрела вслед.

«Ну и чушь! – думал Рыгор, – Значит, накормить обедом постороннего мужчину – это нормально, а вот подвезти человека до Праги – тьфу, до Варшавы! – это требует объяснений. Дурочка». Впрочем, эти мысли были скорее весёлые, чем обиженные. Рыгор пшикнул ключиком на пивной банке, открывая её, и сделал глубокий глоток. Он был сыт, он был настоящий автослесарь, а впереди его ждало всё самое лучшее.