Глава 8. Как Рыгор сидел в тюрьме

Тюремная жизнь оказалась совсем не такой, как представлялось Рыгору раньше. Например, в первую неделю отсидки он ждал и боялся, что следователи станут бить его и пытать, будучи наслышан об этом от Андрона, своего блатного знакомого. На самом же деле его не только не били, но не было никаких ни следователей, ни допросов. Был только усатый надзиратель Кастусь, в прошлом военный, с мягким и добрым лицом, ещё не старый, но уже совсем седой, большой любитель зелёного чая. Он пил чай по десять раз на дню, и неизменно начинал чаепитие со вздохов и жалоб на то, как трудно найти хороший зелёный чай, что нужно бегать по магазинам, а с его круглосуточным графиком это совсем затруднительно. Стол надзирателя был скрыт от глаз Рыгора углом стены, но, чтобы не упускать единственное развлечение, он подходил к решётке и слушал звуки чайной церемонии, представляя, какие действия Кастуся и предметы их производят.

Вот слышался тугой щелчок выключателя электроплитки, за ним – вялый алюминиевый звон кружки, плеск воды, мелодичное касание чайной ложечки о фарфор и другие, уже неопознаваемые, призвуки. Кастусь, заметив интерес Рыгора, однажды показал ему некоторые свои принадлежности, и среди них действительно оказались алюминиевая кружка, в которой он разогревал воду, и белая фарфоровая чашка с тонким зелёным рисунком, из которой пил. Иногда, под настроение, Кастусь комментировал все свои действия, чтобы Рыгору было понятно: включив электроплитку, надо подождать, когда вода в алюминиевой кружке станет горячей, и перелить воду в фарфоровую чашку, чтобы та согрелась; в кружку же добавить холодной воды из ведра, стоящего на полу. Ведро служило для отстаивания водопроводной воды, слишком жёсткой на вкус, по мнению Кастуся. Чай Кастусь держал в специальной жестяной баночке, и насыпал его в прогретую чашку исключительно руками, строго отмеренную щепоть. Дождавшись появления в воде мелких пузырьков, которое он называл «белым кипением», Кастусь быстро снимал кружку с конфорки, давал воде остыть пару минут, а уж только потом заливал в чай.

Ценя внимание Рыгора, Кастусь изредка готовил чай лично для него, подсовывая под решётку свою фарфоровую чашку на круглой деревянной подставочке. Рыгор чай не пил, но из вежливости принимал чашку, нюхал с серьёзным видом, а когда Кастусь отворачивался и отходил, тихо сливал его под лестницу. Решётка-дверь, разделяющая их, имела довольно мелкие ячейки, в которые рука Рыгора не пролазила, и запиралась на огромный замок, с дужкой ещё более толстой, чем проволока решётки. Возможно, именно поэтому Кастусь вёл себя совершенно спокойно, не опасаясь никаких выходок со стороны заключённого. Это его спокойствие было для Рыгора лучшим доказательством невозможности побега, но всё-таки время от времени он начинал внимательно осматривать свою камеру в поисках хотя бы малейшей зацепки. И тщетно – всякий раз он приходил в отчаяние, садился на каменные ступени и со злой усмешкой вспоминал первое знакомство с тюрьмой и тогдашнюю наивную уверенность в скором побеге.

* * *

Когда молчаливый спецназовец отконвоировал Рыгора в музей ВОВ, втолкнул в полуподвальный лестничный пролёт и закрыл за ним решётку, абсурдность ситуации сначала насмешила его, а потом испугала. Если в безобидном на первый взгляд музее расположена тюрьма, то почему бы не ожидать опасности и от других привычных явлений? Впрочем, в скором времени всё объяснилось довольно просто: надзиратель Кастусь, помимо чая, увлекался военной историей и, не имея времени регулярно отлучаться с работы в музей, подал прошение на устройство филиала тюрьмы прямо в здании музея. Поскольку преступлений в городе практически не совершалось и заключённых не водилось, министерство прошение одобрило, и Кастусь лично переоборудовал под тюремную камеру левый лестничный пролёт, ведущий в гардероб. Правая лестница осталась в свободном доступе посетителям музея. Посетители, кстати, появлялись ненамного чаще, чем заключённые, но всё-таки иногда случались, и, завидев их в окно, Кастусь задёргивал на решётке камеры неброскую серую штору.

Сам Кастусь проживал в бывшей билетной кассе, пустовавшей после Указа о бесплатности культуры и искусств. Там у него стоял стол с электроплиткой, стеллажи с книгами и твёрдый деревянный стул, обеспечивающий доступ к верхним полкам. Читал же он на кровати, расположенной между входом в музей и билетной каморкой, откуда можно было наблюдать за камерой.

Итак, в распоряжении Рыгора оказались две лестничные площадки, одна побольше, с кроватью, другая поменьше, с окном, и две лестницы. Окно, тоже забранное надёжной решёткой, выходило на угол Дома профсоюзов, правее которого виднелся проспект, а за ним сквозь листву деревьев Александровского сквера просматривалась Резиденция. Рыгор подолгу простаивал у окна, вглядываясь в редких прохожих на проспекте в надежде увидеть выходящего из Резиденции Юрася. Он понимал, что даже заметив кого-то из знакомых, подать им знак было бы невозможно, но всё равно стоял и смотрел, томясь от бездействия.

Рис. 1. Камера Рыгора

Рядом с окном помещался большой деревянный шкаф с военными мемуарами. Это была идея Кастуся: он рассчитывал на дидактическую роль военно-патриотической литературы в перевоспитании узника. Но Рыгор не смог прочесть ни полкнижки, хотя несколько раз честно пытался. Осилив страницу-другую, он терял нить, забывал, о чём шла речь вначале, и с досадой запихивал книжку под кровать. Увидев это, Кастусь хмурился и просил Рыгора поставить книгу в шкаф, на то же место, где она стояла. Он считал вверенную ему тюрьму комфортной, уютной и образцово-показательной, и строгий порядок в ней являлся обязательным.

В ответ на требование поставить книгу в шкаф Рыгор выказывал недовольство условиями своего содержания. Во-первых, он мучился без ходьбы, к которой привык и без которой чувствовал в теле неприятный застой. В первые дни он даже буянил, тряся решётку и домогаясь прогулки, но Кастусь резонно замечал, что если Рыгора вывести на прогулку, то он непременно убежит, а догнать его Кастусь не сможет, годы не те. Рыгор давал торжественные обещания и пылкие клятвы, но надзиратель и слышать ничего об этом не хотел, в наказание за непонятливость иногда завешивая решётку шторой. Во-вторых, сильно не хватало еды и пива, которые Кастусь тоже наотрез отказывался предоставлять Рыгору, мотивируя это тем, что здесь всё-таки тюрьма, а не ресторан, и заключённый несёт наказание, а не ублажает желудок. И ещё: если Кастусь отойдёт в магазин, то Рыгор может напакостить, он же уголовник. Вот будь Рыгор благонадёжным, законопослушным гражданином, тогда дело другое. В-третьих, Рыгор был лишён бани, и, украдкой нюхая себе подмышку, приходил в отчаяние и начинал пугать Кастуся вшами и заразными кожными заболеваниями. Это возымело некоторый успех: для поддержания гигиены Кастусь подсунул Рыгору под решётку зелёный пластмассовый таз и ежедневно менял в нём воду. В-четвёртых, не было музыки. На вопрос Рыгора о наличии радио Кастусь отвечал, что указом министра от такого-то числа воспроизведение песен в общественных местах запрещено. «Глупости какие! Ведь министр сам поёт в опере, разве вы не знали?» – удивился Рыгор, но Кастусь пожал плечами и сказал, что он на службе и обязан исполнять распоряжения.

В придачу ко всем неудобствам, через несколько дней после ареста телефон Рыгора разрядился и выключился, лишив его удовольствия смотреть на часы, что ему особенно нравилось ночью, в темноте. На просьбу раздобыть зарядное устройство Кастусь только хмыкнул, а на заявление о праве на звонок возразил, что телефоны в городе не работают и звонить некому.

– Будто ты не знаешь! Не строй дурачка.

– А время мне как смотреть? – с отчаянием спросил Рыгор.

– У меня спрашивай, – отрезал Кастусь. Он был рациональным человеком и не любил капризов.

Короче говоря, Рыгор, как ему и полагалось, страдал и мечтал о свободе. На воле остались незавершённые дела, которые, он знал, без него не сдвинутся с мёртвой точки. ТЭЦ так и не запустили; Пилипу не успели сделать новый паспорт, к тому же никто не носит ему магнитофоны, и он в любой момент может бросить починку АТС. Рыгор надеялся, что до министра скоро дойдёт известие о его заключении, и он своей властью освободит его. Чтобы ненароком не выздороветь к этому времени, он заворачивался в мокрую простыню на манер министра, и стоял у окна, пытаясь составить оправдательную речь. Казённое постельное бельё было не белым, а синим, с рисунками на тему подводного мира, и Рыгор в своей простыне-тоге походил не на древнего грека, а на захворавшего мага или алхимика.

Он попробовал утешаться сочинением анекдотов, и, подумав, что Кастуся заинтересует военно-историческая тема, выдал:

– Слушайте анекдот, товарищ начальник! Раз во время войны позвал Сталин к себе ламу, раввина и батюшку, чтоб молитвами Гитлера победить. Лама говорит – прочтёшь мою молитву, и тот, у кого лучшая карма, сразу победит. Раввин говорит – прочтёшь мою молитву, и тот, кто жил праведнее, сразу победит. Батюшка говорит – прочтёшь мою молитву, и тот, кто сильнее ближнего возлюбил, сразу победит. Сталин затопал ногами и выгнал их. Маршал Жуков спрашивает – вы почему их выгнали, товарищ Сталин? Сталин отвечает – нельзя так рисковать, лучше танками задавим!

Рыгор довольно расхохотался, а Кастусь, во время рассказа всё более и более темнеющий лицом, разразился гневной тирадой:

– Мальчишка! Не зря тебя сюда упекли! Тебе всё в жизни так легко далось, что ты, кроме как зубоскалить, больше и не умеешь ничего! Зубоскалить и красть. Тебе ли о праведности рассуждать? На себя посмотри – бандит, грабитель, ворюга! А всё туда же, мнение своё имеет. Тебе бы помалкивать да вину искупать! Стыд и срам. Вот и сиди теперь здесь, пока не поумнеешь!

Сердито сопя, Кастусь удалился в свою каморку и принялся за заваривание чая. С тех пор рассказывать анекдоты Рыгор не осмеливался, а сочинять их про запас ему не нравилось.

В один из дней, вытребовав у Кастуся бумагу и шариковую ручку, Рыгор написал два письма – министру и тате. Письмо министру было составлено в обиженно-официальных выражениях и заканчивалось призывом восстановить справедливость, прекратить недоразумение, зашедшее слишком далеко и вредное для общего дела, и наказать виновных. Письмо тате содержало горячие раскаяния, смиренные жалобы на тяготы тюрьмы и просьбу принести что-нибудь поесть. Сложив оба письма конвертиками и подписав адреса, Рыгор попросил Кастуся отнести их в почтовый ящик, но тот и слышать не захотел. Он спрятал письма во внутренний карман кителя и проворчал, что передаст их с почтальоном. «С почтальоном? За всё время, пока я здесь торчу, почтальона не было ни разу!» – воскликнул Рыгор. Но Кастусь строго сказал, чтоб Рыгор прекратил препирания, иначе он пойдёт сейчас и завесит его окно снаружи верблюжьим одеялом. В глубоком унынии Рыгор лёг на кровать. Он мрачно вспоминал события, приведшие его в тюрьму – мечты о квартире, знакомство с Лявоном, ссоры с татой, поход за оружием, ограбление, простуду, мародёрство, работу во благо общества, оперу – и пытался найти в своих действиях испортившую всё ошибку.

В этот же вечер Рыгору пришло в голову, что ему не предъявлено обвинения и не вынесено приговора. Полежав на кровати и прокрутив в голове ещё раз все подробности ареста, чтобы ненароком не возвести на правосудие напраслину, он убедился в справедливости своей претензии. Рыгор вскочил, поднялся к решётке, с силой ударил в неё ногой и позвал Кастуся. Кастусь, тоже лежавший на своей кровати под жёлто-оранжевым пледом, был занят чтением толстого тома в красной обложке с золотой звездой, скорее всего, о партизанах. Он поднял голову и вопросительно посмотрел сквозь очки. Глаза у него были голубые и добрые. Рыгор громко и злобно объявил о своём желании узнать, по какому праву его здесь держат.

– А кто банк ограбил? Я, что ли? Банк ограбил, вот и посадили тебя. В следующий раз подумаешь сначала.

– А доказательства где?! Следствие где? Свидетели где? – Рыгор уже вошёл в роль и почувствовал обиду невинно пострадавшего. – Не знаю никакого банка! Я невиновен!

– Ммммм, и не стыдно тебе? – Кастусь укоризненно покачал головой и отложил книгу. – Будь же ты мужчиной! Поступок совершил, так отвечай за него, слюни не распускай.

Но Рыгор не мог сдерживаться. Он безобразно и бессвязно раскричался, браня спецназовца и тюремщика, требуя еды, пива и прогулок, поминая презумпцию невиновности и грозя Кастусю знакомством с министром и главой предпринимателей. Кастусь, качая головой, задёрнул на решётке штору и скрипнул пружинами, снова укладываясь на кровать. Истерика Рыгора кончилась длинным приступом кашля, после которого он в изнеможении упал на кровать и чуть не расплакался от бессилия.

* * *

На следующее утро к Рыгору впервые пришли. Видимо, несмотря на своё неодобрение, Кастусь каким-то образом сообщил о требованиях Рыгора спецназовцу. Позднее Рыгор узнал, что спецназовец круглосуточно дежурил на телевышке неподалёку от Площади Победы, наблюдая за появлением на курируемых им объектах государственного флага, как то произошло, например, во время ограбления банка. После истерики Рыгора, когда он долго и тихо лежал лицом к стене, Кастусь украдкой поднялся на крышу и подал условленный сигнал.

Спецназовец привёл с собой директора банка и старичка, любителя оперы, рассказывавшего Рыгору о былых постановках Вагнера. Старичка усадили на стул перед решёткой, директор стал рядом, а спецназовец – позади, положив мощные руки на спинку стула. Кастусь, предложив всем чаю и не получив отклика, устроился на своей кровати. Спецназовец окликнул Рыгора, стоящего вполоборота у окна:

– Заключённый, прошу вас подойти поближе. Можете взять стул.

Рыгор был сильно взволнован, он без возражений повернул к решётке стул и сел, глядя на гостей. Они тоже смотрели – сурово, решительно и немного брезгливо.

– Ваше имя? – начал спецназовец холодно.

– Рыгор, – Рыгор пожал плечами.

– Да! Я узнаю его голос! – воскликнул директор банка и указал на Рыгора пальцем. – Это именно тот человек, который ограбил банк!

– Как будто кто-то в этом сомневался, – хмыкнул оперный старичок и с насмешливым видом скрестил руки на груди.

– Вам-то откуда знать? – грубо сказал ему Рыгор.

– А чьи фотороботы по всему городу расклеены? – ответил старичок, презрительно смотря на него.

– Так там же только головы в шапках, и больше ничего! – возмутился Рыгор.

– Слушай, ты, бандит! Давай не будем! Я хоть и в деды тебе гожусь, но зрение у меня ещё хорошее! Я тебя сразу узнал, как только возле Оперного увидел. И если б я вовремя не сообщил, ты б ещё неизвестно чего успел натворить. Ворюга!

Спецназовец положил руку старичку на плечо, успокаивая его, и сказал:

– Заключённый, вы признаёте себя виновным?

– Да! – с вызовом подтвердил Рыгор. Отпираться было глупо. – Но за что меня держать здесь? Можно подумать, эти деньги имеют хоть какую-то ценность! Ведь они никому не нужны! Цветные бумажки, которые вы зачем-то заперли в банке!

– Он пытается выглядеть анархистом, – вполголоса обратился директор к спецназовцу. – Наверное, хочет придать своему делу политическую окраску. Демагог.

– Я демагог?! Да вы вспомните, когда вы деньги в последний раз в руках держали? – Рыгора понесло, и он не мог остановиться. – Когда зарплату получали в последний раз? Когда в магазине расплачивались? Нету никаких денег! Нету! Не нужны они!

– Не нужны? Когда вы грабили банк, они были вам нужны, а теперь вдруг стали не нужны, – директор посмотрел на спецназовца, как бы говоря ему: «каков хитрец!» – Теперь вы хотите разыграть невменяемость своими бессмысленными речами? Думаете, мы вам поверим? Напрасно вы считаете нас столь наивными.

Рыгор опустился на стул и закашлялся, закрыв глаза. Что-то доказывать было бесполезно. «Сейчас он ещё скажет, что своим кашлем я хочу симулировать туберкулёз». Он слышал, как директор, спецназовец и Кастусь о чём-то тихо переговаривались друг с другом, а потом спецназовец прочистил горло и твёрдо произнёс:

– Вы виновны и лишаетесь свободы. Выражаем надежду, что это послужит вам уроком.

Рыгор сидел, опустив голову и не открывая глаза. После короткой тишины послышались шаги, звук передвигаемых по паркету стульев, хлопанье двери, и всё стихло. С досадой он подумал, что забыл пожаловаться на голод и жажду. «И я забыл спросить, какой мне дали срок!» Он вскинулся, но за решёткой было уже пусто, все ушли. Рыгор подбежал к окну, схватился за решётку и увидел удаляющегося в сторону вокзала директора банка. Спецназовец и старичок, скорее всего, свернули направо, первый – к телевизионной вышке, второй – к оперному театру. «А Кастусь?! Куда ушёл он? Неужели меня оставили одного?» Рыгор запаниковал, но тут дверь снова хлопнула, и Кастусь вернулся.

– Кастусь! На сколько меня посадили? – спросил он, чувствуя, что голос его звучит недостойно робко.

– Будешь сидеть, пока не исправишься! – наставительно ответил Кастусь.

Он подошёл к своему столу и щёлкнул выключателем электроплитки, собираясь приготовить чай. Послышалось журчание воды, шипение капли, попавшей на раскалённую конфорку, лёгкий сухой шелест чаинок, падающих в фарфор. Потом Кастусь вышел из своей каморки с алюминиевой кружкой в руках и посмотрел на Рыгора, понуро стоящего у решётки.

– Кстати! Если скажешь, где искать твоего сообщника, Лявона, который в синей шапке был, это тебе зачтётся! Подумай.

* * *

На следующий день явился тата, охающий под двумя огромными пакетами и рюкзаком со съестными припасами.

– Рыгорка! Рыгорушка! Ах, если бы я знал, что ты здесь! – сморкаясь и тряся головой, сетовал тата. Он подошёл вплотную к двери и схватился обеими руками за решётку, фаланги его огромных пальцев загнулись внутрь ячеек. – Что я пережил без тебя! Отчаяние, настоящее отчаяние, сумрак и одиночество. Если бы я только знал, что ты здесь…

Чтобы скрыть слёзы, он нагнулся и попытался просунуть принесённые пакеты под решётку, но щель была слишком узка, и один из них порвался, обнаружив упаковку шоколадных пряников. Тата, кряхтя, присел на корточки и принялся разгружать пакеты, тут же подсовывая их содержимое в камеру. Рыгор, сначала виновато опустивший голову, при виде еды оживился и радостно улыбался, принимая и перекладывая к книжному шкафу татовы гостинцы. Сухари с ванилью, сухари с изюмом, пикантные сухарики, овсяное печенье, чипсы, снеки, мятное драже, три банки сгущёнки, розовый зефир, несколько крупных шоколадок и большой мешок с развесными вафлями – и это только первый пакет. Второй пакет содержал скоропортящиеся продукты, которые, как объяснил тата, нужно было съесть в первую очередь. В их числе были пластиковые контейнеры с чем-то ещё тёплым, две литровые стеклянные банки с супом, сметана, масло, сыр и коробка с пирожными. Одно из пирожных Рыгор тут же отправил в рот, после чего открыл банку с супом и с наслаждением понюхал. Это был гороховый суп, его любимый. Тата протянул ему сквозь решётку ложку и вилку, завёрнутые в стопку жёлтых салфеток.

Сев на стул, сдвинув колени и поставив на них банку с супом, Рыгор с упоением ел. Это было настоящее, полноценное счастье. Он чувствовал, как суп проливается по пищеводу вниз, в живот, наполняя его волшебной мягкой тяжестью. Тата смотрел на него влажными от умиления глазами, а потом снял со спины рюкзак и стал доставать пиво «Сябар», бутылку за бутылкой. От восторга и благодарности Рыгору захотелось расцеловать мясистое татово лицо. Он быстро и бережно принимал каждую бутылку из рук в руки, стараясь не коснуться стеклом ни пола, ни решётки, чтобы не зазвенеть (Кастусь продолжал читать лицом к стене), и ставил их на нижнюю полку книжного шкафа, потеснив военных историков.

Тата пообещал приходить через день и предложил Рыгору составить список необходимых ему вещей. Рыгор попросил принести ещё пива, книжек, дисков и магнитолу. Он стал объяснять, как найти магнитолу, которая должна была храниться в прихожей на антресолях. В этом момент скрипнула кровать, и к ним подошёл Кастусь. Рыгор спрятал пиво за спину. Кастусь, оказывается, слышал весь их разговор. Он сказал, чтоб они и думать забыли о музыке.

– Здесь вам не дискотека, а тюрьма! В случае нарушения режима посещения будут запрещены. А посетители будут наказаны за контрабанду, – он хмуро посмотрел на тату, и тот засобирался домой.

* * *

После сытного обеда жизнь вновь обрела полноту, радость и счастье. Смотреть в окно уже не хотелось, и Рыгор лёг на кровать, мечтая о скорой свободе. Ограбление снова показалось ему не мрачной ошибкой, а забавным недоразумением, и он подумал, что, оказавшись на воле, будет смешно и приятно вспоминать о месяце отсидки. С удовольствием он перебирал в памяти все подробности налёта на банк, каждый шаг и каждое слово, сказанное им и Лявоном друг другу. Как осветилось лицо Лявона, когда он взял в руки настоящее оружие! Впервые за всё время, прошедшее с ограбления, Рыгора посетило тёплое чувство к Лявону, уже почти забытое. «Помнит ли он обо мне? Раздобыл ли велосипед, который ему так хотелось? А как мы отчаялись, когда банк оказался закрыт!» – Рыгор блаженно улыбался своим мыслям.

И вдруг одна подробность поразила его! Рядом со входом в цокольный этаж банка… Да, совершенно точно: рядом со входом в Операционный зал была автостоянка! Ярко-жёлтые инкассаторские автобусы! Сердце Рыгора забилось. «Не может быть! Этого не может быть! Но я так отчётливо их помню – стоянка, автобусики, зелёный забор из металлических прутьев вокруг, – он сел на кровати. – И почему я раньше об этом не вспомнил? Так что же, значит, автомобили существуют? Может… и женщины?» Двумя большими шагами он подскочил к окну и стал всматриваться в проспект. Прошло несколько минут, но никакого движения там не было, как и раньше. Только покачивались на ветру ветви деревьев в Александровском сквере.

Рыгору пришла мысль, что, возможно, он выздоровел, и иллюзии постепенно возвращаются к нему. Он усиленно покашлял и, ощутив в груди знакомые хрипы, немного успокоился. Тем не менее, он сейчас же намочил простыню, завернулся в неё и стал ходить из угла в угол, обдумывая факт существования автобусов.

– Дядь Кастусь, а вы на автобусе когда-нибудь ездили? – возбуждённо спросил Рыгор, подойдя к решётке и сам не понимая, чего ему хочется – посмеяться над тюремщиком или поговорить с ним по душам.

– Да зачем мне автобусы? Видишь, как я удачно устроился – и живу, и работаю в одном месте, никуда ездить не нужно, – благодушно отвечал Кастусь из своей каморки.

– Но всё-таки, ездили или нет?

– Ездил, конечно. Странные вещи ты спрашиваешь, – Кастусь пожал плечами и брякнул кружкой, собираясь заваривать чай.

Рыгор, от чего-то торжествуя в душе, заставил себя замолчать и оставить в покое здорового Кастуся. Он лёг, но от переполненности чувствами не смог лежать, и опять стал ходить туда-сюда по лестнице. «Наверняка в этих автобусах кроется какая-то важная разгадка! Эх, скорее бы пришёл министр», – мучился он от нетерпения.

* * *

Вечером появился Юрась, один, без министра. Лицо его горело сильнее обычного, он нетвёрдо стоял на ногах и, подойдя к решётке, оперся на неё плечом. Рыгор радостно подбежал к нему, не сомневаясь, что тот принёс письмо с указом о помиловании, и через несколько минут его ждёт свобода. Но сначала ему хотелось сообщить Юрасю глобальную новость об автобусах. К его удивлению, Юрась о существовании автобусов знал, и называл их «аномальными автобусами». По его словам, добраться до них не представлялось возможным, потому что у директора банка не было ключей от стоянки.

– Ну и что?! – изумился Рыгор. – Подумаешь, нет ключей! Разве нельзя сломать замок на воротах?

– А кто будет ломать? – спросил Юрась с таким видом, как будто Рыгор предложил сломать его голыми руками.

– Да я и сломаю! Взять хороший лом, или на крайний случай болгарку.

– Болгарку?

– Это такая пила электрическая. У меня в гараже есть.

Юрась смотрел на него, как на помешанного. Рыгора поставил в тупик этот взгляд, и он, решив поговорить об автобусах лично с министром, сменил тему:

– Наконец-то вы пришли, Юрась! Я уже измаялся здесь. Надеюсь, вы заберёте меня отсюда?

– Что вы, Рыгор, сейчас это невозможно.

– Да как же это, Юрась? Неужели меня будут здесь держать из-за каких-то дурацких денег? Мы-то с вами знаем суть происходящего! И министр знает! Скажите им, чтобы освободили меня! – он кивнул в сторону Кастуся, который приблизился и смотрел на них поверх очков.

– Понимаете, Рыгор… – начал Юрась.

– Что тут понимать? – перебил его Рыгор. – А как же труд на благо общества? Ведь на свободе я могу принести столько пользы!

– Поймите, преступление должно быть наказано. Или вы хотите, чтобы мы оправдали грабителя? Закон есть закон. Руководство не может попирать его, если ожидает доверия от граждан. Сказать гражданам: да, он ограбил банк, но человек он нужный, и мы его не накажем? Сказать: ограбление банка не есть преступление? Нет, Рыгор. У нас не хунта, а цивилизованное общество. Мы не можем позволить себе заигрывания с уголовниками, иначе нас ждёт катастрофа. Отнеситесь ответственно, Рыгор. Посидите здесь хотя бы годик. Общественное благо никуда не денется.

Напоследок Юрась официальным тоном осведомился об условиях содержания и, поскольку Рыгор оскорблённо молчал, попрощался с ним, оттолкнулся плечом от решётки и ушёл. Кастусь продолжал смотреть на Рыгора поверх очков, и он, зарычав от злости, скрылся в глубине камеры.