Пилип Липень Ограбление по-беларуски
Часть 1. Ограбление

Глава 3. Как Лявон и Рыгор познакомились

В чижовской бане Лявон бывал всего раз или два, когда-то давно, и путь к ней, занявший около трёх часов, составил для него целое приключение, выбивающееся из ровной череды дней. По дороге Лявон представлял, что его ноги оставляют за собой полупрозрачные следы, насовсем остающиеся на поверхности земли. Это было его любимым развлечением во время прогулок по новым местам – рисовать в воображении огромную карту города с пунктирными траекториями всех прочерченных им путей. Прокладывать по этой карте новую линию было тем бóльшим удовольствием, чем дальше она пролегала от клубка утоптанных будничных линий, по которым он двигался ежедневно. Сегодняшний путь, со всеми нарочными ответвлениями, спонтанными поворотами и несколькими мгновениями лёгкой паники в моменты потери ориентиров, значительной частью пролегал сквозь белые пятна на карте. Чувства первопроходца поднимали Лявону настроение, и он достиг здания бани, раскрашенного в розовые и белые прямоугольники, в наилучшем расположении духа.

* * *

Субботняя баня оказалась ещё более многолюдной, шумной и душной, чем воскресная. Это стало понятно сразу, как только Лявон переступил порог раздевалки. Но пути назад уже не было, вернуться домой значило потерять впустую полдня, растратив его на ходьбу по городу. Отбросив сомнения и стараясь не думать об унизительности положения индивида в условиях скученности, Лявон прошёл по направлению, указанному банщиком. Свободные шкафчики для раздевания можно было отличить от занятых по стоящим над ними жестяным тазикам с красными номерами, написанными от руки краской.

Банщик

Одним из самых приятных банных переживаний для Лявона был первый вход под душ. Сняв брюки и закрыв шкафчик, Лявон прошёл в моечный зал. На счастье, один из душей, ближний к стене, был свободен. Вытянув руки к тусклым круглым вентилям, он открыл сильную воду и внимательно отрегулировал температуру, не торопясь и давая ей время стабилизироваться. Потом разом шагнул под упругий горячий дождь, с удовольствием ощущая, как мгновенно вымокает и тепло тяжелеет рубашка, трусы и носки, как влажно и ласково их ткани облепляют кожу. Лявон зажмурился, закинул голову лицом к воде, поднял руки и всем телом потянулся вверх. Он улыбался, чувствуя, как маленькие, но сильные потоки создают водовороты в его носу и глазницах, фыркал и напевал.

Потом Лявон разделся, сбросив мокрую одежду в тазик, и наполнил его водой. Насыпав в воду стирального порошка из полиэтиленового мешочка, он выстирал в тазике своё бельё, тщательно прополоскал его, отжал и аккуратно сложил в синий пакет «Nivea», чтобы по возвращении домой развесить на балконе и высушить. Теперь настало время париться.

* * *

Лявон первым увидел Рыгора. Когда Лявон вошёл в парную – впоследствии выяснилось, что Рыгор называет парную «парилкой» – у печи, спиной к нему, стоял среднего роста парень в серой войлочной шапке в форме колокольчика. Он держал в руке ковшик и осторожно плескал водой на раскалённые камни, осведомляясь у мужиков на верхних полках, не слишком ли им горячо. Мужики поглаживали вениками грудь, плечи, ноги и просили ещё немножечко. Лявон не торопился подниматься наверх, привыкая к температуре. Стоя в шаге от печи, он рассматривал Рыгора: его мужественное, тяжеловатое сложение, мощную спину, уверенные движения. Чтобы поддать пару, Рыгор вытягивал руку с ковшом, поворачивал её, и под кожей предплечья переливались волокна мышц. Кажется, в воду было добавлено немного пива, чувствовался нежный хлебный аромат. Наверху уже начали хлестать себя вениками, и наконец кто-то крикнул: «Хватает!» Это значило, что стало горячо и больше пару не нужно.

Рыгор опустил ковш в ведро с водой, и, разворачиваясь, чтобы отойти от печи, наступил на ногу Лявону. «Прости, братан», – Рыгор улыбнулся и коснулся его плеча широкой крепкой ладонью. Лявон вежливо кивнул, и они вместе поднялись наверх, на площадку для любителей париться стоя, вокруг которой располагались деревянные ступени, для менее активных. Лявон забрался на верхнюю ступеньку, где жар был самым сильным, сел, подложив под зад благоразумно принесённую с собой дощечку, и замер. От малейшего движения кожу обжигало. Рыгор стоял рядом, сначала он принялся махать веником перед собой, порождая волны раскалённого воздуха, а потом захлестал себя, всё сильнее и сильнее. «Однако слишком любит поесть», – отметил Лявон его плотный живот. Он прикрыл глаза и скоро забыл о Рыгоре, представляя, как красно-чёрный жар проходит насквозь через его тело.

Поплавившись в парной минут десять, Лявон с лёгким головокружением вышел в моечный зал и долго стоял под прохладным душем. Тугие струи, бившие из жестяного конуса над головой, тяжело давили на голову и на плечи. Лявон наслаждался этой тяжестью, громким плеском и шумом, стоящим в бане, ярко-фруктовым запахом шампуня и нежными пузырями пены, ползущими вниз по груди и животу. Он нехотя выбрался из-под душа, чтобы потереть какому-то мужику толстую спину по его просьбе, и, отказавшись от взаимности и вернувшись под струи, наблюдал, как тот тщательно вымывает себе подмышки, поджевотие и межножье. Всё вокруг казалось Лявону в высшей степени правильным и нужным, и он в очередной раз испытал сладкое чувство сопричастия и единения со всеми этими мокрыми, мыльными телами.

Утомившись, Лявон вышел в прохладный предбанник и сел на сиденье у своего шкафчика, накинув на плечи большое зелёное полотенце. Кожа его, казалось, набухла и гудела, но не болезненно, а приятно. Он попробовал подобрать слово, характеризующее его теперешнее состояние, и остановился на «истоме». «Душа истомилась в разлуке», – вспомнилась строчка из любимого отцовского романса. Стал думать о хуторянке, о дороге к ней, об облаках. Сегодня она увиделась ему издалека, со спины, идущей по дороге меж золотящимися полями. Чёрные волосы, собранные чуть пониже шеи в толстый пучок, покачивались в такт её шагам, руки сжимали что-то у груди. Он нагнал её и полетел рядом, почти касаясь её плеча. Желтовато-белое льняное платье пахло свежей тканью. Нежным высоким голосом она напевала красивую незнакомую песню, каждое слово которой было понятно, но общий смысл ускользал.

Проснулся Лявон от холода. Полотенце упало со спины и лежало одним концом на полу, мокром и грязном. Он провёл рукой по плечу, покрывшемуся гусиной кожей, потом по голове. Волосы почти высохли, а это значило, что проспал он около часа. Ёжась, Лявон достал из пакета чистые трусы и носки, отметив, что в полном высыхании есть свой плюс: носки не прилипают к коже и натягиваются легко. Вытереться полотенцем до такой сухости никогда бы не удалось. Стоя ногами на туфлях, чтобы не намочить носки, он повернулся к шкафчику. Надевание брюк в бане требовало опыта и ловкости – коснувшись пола, штанины бы неминуемо испачкались, и их следовало положить на сидение или держать в руках. По очереди балансируя то на одной, то на другой ноге, Лявон облачился в брюки, аккуратно развернул свою любимую белую рубашку с воротником-стойкой и понюхал её. Пахло свежо, но со смутным привкусом, и в попытке определить его Лявон наморщил лоб. Он надел рубашку, заправил её в брюки, согнав складки на спину, и застегнул ремень.

* * *

В баре на первом этаже стояло пять-шесть столиков, постоянно занятых чистыми румяными мужиками, подолгу сидящими там после мытья. Тихие и умиротворённые, приятно уставшие, они чинно пили пиво из бутылок или из больших одноразовых стаканов и беседовали. Лявона влекла эта расслабленная послебанная атмосфера, хотелось так же посидеть за столиком и выпить, наслаждаясь отсутствием мыслей в голове. Лявон подошёл к стойке, спросил у буфетчика пакетик апельсинового сока и огляделся в поисках свободного места. За ближним столиком спиной к нему сидел парень с тёмными волосами и в белоснежной рубашке поло. Вокруг него стояло несколько больших пластиковых тарелок со следами кетчупа и две пивные бутылки. Лявон подошёл и вопросительно взялся за спинку стоящего напротив стула. Парень серьёзно кивнул. Лявон узнал того опытного парильщика, который поддавал жару и наступил ему на ногу. Он отодвинул стул и сел, поставив сумку на пол. На него нашло настроение, когда хотелось с кем-то говорить, много, подробно, о себе и о нём.

– Хорошо сегодня было! – Лявон улыбнулся Рыгору, распечатал пластиковую трубочку и вставил её в пакетик. – Чем ты брызгал в печь, пивом или квасом?

– Водой, а в ней немного пива. Чистое пиво на камни лить нельзя, палёным запахнет, – охотно ответил Рыгор и отпил из бутылки. – Новичок?

– Да, я в этой бане всего пару раз был, и то по воскресеньям. Лявон, – представился Лявон.

– Рыгор.

Рыгор составил тарелки одна на одну, чтобы освободить место для Лявона. Он уже рассмотрел собеседника, отметив его молодость и бесхитростное, но неглупое лицо. «Машины у него конечно нет, и жены нет. Студент», – подумал он.

– А в сауне бываешь? – продолжал Лявон.

– Не люблю я её, слабенькая. Не прёт меня от неё. Это для всяких там спортсменов и для больных, которым греться полезно, но которые от русской бани могут помереть.

– Точно! – Лявон улыбнулся опять, как бы соглашаясь. Если вдуматься, то он и в самом деле был согласен, но Лявон не вдумывался. Ответ Рыгора даже не отложился у него в памяти; сейчас ему просто нравилось слушать звук голоса и понимать, что голос обращён именно к нему.

Они поговорили о бане, потом о соке, почему Лявон пьёт сок, а не пиво. Лявон сказал, что ничего против пива не имеет, здоровье у него в порядке, просто он привык к апельсиновому соку и любит его. Рыгор похвалил тутошние бутерброды, свежесть и хлеба, и колбасы, и сыра. Лявон отвечал, что тоже непременно попробует, только попозже, сейчас ему и так хорошо, даже жевать не хочется. Потом за столиком в углу негромко затянули песню, и это стало поводом поговорить о музыке. Выяснилось, что Лявон музыку очень любит, но определённых музыкальных пристрастий не имеет и даже затрудняется вспомнить хотя бы несколько своих любимых записей. Рыгор допивал третью бутылку пива, он уже немного захмелел и не удивлялся таким мелочам. Он спросил Лявона, что тот думает о классиках, романтиках и модернистах, и Лявон отозвался о них всех равно уважительно. Когда Лявон внимательно взглядывал ему в глаза, Рыгору становилось уютно и легко, он чувствовал внимание к своим словам и от этого говорил ещё больше и лучше.

Подошёл буфетчик, чтобы убрать со стола. Рыгор вполголоса спросил у него, что за песни поют за столиком в углу, незнакомые какие-то. Это тихие песни, ответил буфетчик. Лявон поднял глаза к потолку, вспоминая, где он уже слышал о них, а Рыгор засмеялся:

– Я слышу, что не громкие! Кто написал их, вот я о чём! – Буфетчик не знал, и Рыгор махнул рукой. – Ну ладно, не знаешь так и не надо. Принеси мне ещё парочку бутеров с колбасой, будь добр. И два «Сябра». Выпьем «Сябра», Лявон? Я угощаю.

– Нет, мне сока, – попросил буфетчика Лявон. – Прости, Рыгор, нет сегодня настроения на пиво. Спасибо тебе большое за приглашение. Расскажи мне ещё о себе, о своей работе?

Рыгор и не думал обижаться. Он сам съел оба бутерброда, обильно запивая их и рассказывая Лявону о забавных случаях из практики. Потом Рыгор сказал, что уже засиделся и хочет на воздух. Когда они вышли наружу и остановились на ступенях, Лявон привычно поднял голову и засмотрелся на небеса. Тело было в приятном расслаблении, двигаться не хотелось. Предстоящий путь домой теперь казался Лявону слишком длинным, замечталось о велосипеде. Рыгор глядел на юный профиль Лявона на фоне темнеющего неба и тоже думал о возвращении домой, но с раздражением и почти отвращением. Особенно неприятной сейчас была мысль о тате и своей несвободе.

– Эх, Лявон, где денег взять? – в сердцах сказал он. – Так хочется уже квартиру купить наконец. Стать хозяином и себе самому, и семье. Вот ты смотришь на меня и думаешь, взрослый мужик, да? Самостоятельный? А вот и не так, брат, не так. Тебе ещё это непонятно, но чем старше становишься, тем хреновее от кого-то зависеть. Очень хочется жить по полной, но не представляю, как квартиру купить. А без этого никак.

– Где вообще люди берут деньги? – задумчиво и отвлечённо спросил Лявон, не отрываясь от небес. – Я бы тоже не отказался. Купил бы себе велосипед, катался бы.

Рыгора насмешил такой пустяк, как велосипед, и он, забыв о своей грусти, глотнул ещё пива, хохотнул и предложил ограбить банк. Лявон вежливо и вопросительно улыбнулся, как бы не понимая, о чём идёт речь.

– Ну а чего? Рискнём один раз, зато потом! Все проблемы сразу решатся. Я куплю квартиру, куплю хай-энд аппаратуру, выпишу по каталогу вагон лицензионных дисков, – Рыгору явно понравилась его идея, он воодушевился.

Лявон, покивав головой, с совершенно серьёзным видом согласился:

– Давай ограбим, почему бы и нет. Только как? Выроем подкоп из-под соседней улицы? Или переоденемся инкассаторами? Или ворвёмся с автоматами?

– В первый раз лучше не усложнять. Калаши, газовые шашки, заложники – вот и всё, что надо, – Рыгор сложил руки, целясь воображаемым автоматом. – И обязательно надо на голову надеть чулок, чтоб не узнали! Или вязаную шапку. Только глаза прорезать.

– Это всё понятно. Но ты знаешь, что у каждой кассирши под столом красная кнопка? Как только мы войдём, они тут же вызовут милицию.

– Пока милиция приедет, мы всё успеем! Не боись! Раньше, чем минут через десять-пятнадцать, они никак не появятся.

– Слишком произвольное допущение. Они вполне могут приехать через пять минут. Кроме того, обычно в банках ещё и охранники стоят. Сам я там не бывал, но читал где-то.

Лявон говорил это с грустным видом, как бы жалея, что ограбление заведомо обречено на провал. Но Рыгор был уверен, что Лявон подыгрывает его шуткам, и вовсю веселился, пьяно блестя тёмными глазами.

– Вначале завалим охранника. Да и вообще всех завалим. Сразу батальон не приедет. Сначала двоих-троих пришлют, не больше, – Рыгор размахивал бутылкой, – А мы притаимся и хоп! Мешок на голову и в колодец!

Лявон поморщился:

– Лучше обойтись без жертв. Убивать – это гадко. Тем более ради денег.

– Смертной казни боишься?

– Нет, я об этом не думал даже. Неприятно просто. Насилие – это не для меня.

Рыгор наконец понял, что Лявон говорит серьёзно. Не зная, что сказать, он нагнулся и провёл пальцами по ступени, проверяя, не испачкаются ли его светло-синие джинсы. Пальцы остались чистыми. Рыгор присел. Допил последний глоток из бутылки и опустил её возле мусорки. Тем временем Лявон размышлял вслух:

– Хотя, с другой стороны, какая разница, убьём мы их сегодня или они сами умрут через двадцать лет? Всё равно ведь умрут, и воспрепятствовать этому процессу невозможно, – он помолчал. – Более того, мне сейчас пришла в голову отличная мысль! Можно взглянуть на вопрос по-христиански… Ты же христианин, Рыгор?

Рыгор неопределённо кивнул. Он достал из сумки непочатую пачку сигарет и вылущил её из прозрачной плёнки. Плёнка, намагнитившись, держалась на его пальцах и не хотела лететь в мусорку.

– Ну так вот, по-христиански для души человеческой весьма полезно, чтобы тело умерло пораньше. Вдумайся: чем раньше человек покидает земную юдоль, тем меньше успевает нагрешить. Ведь вероятность того, что однажды он образумится и перестанет грешить, ускользающее мала. День ото дня человек укрепляется и закосневает во грехе.

– Согласен, – заметил Рыгор, с веселья переключившись на пьяную вдумчивость. – По себе знаю – чем дальше живёшь, тем большей скотиной становишься.

– Именно! Но это во-первых. А во-вторых, если человека убить, то получится, что он невинно пострадал – и за это ему многое простится. Чем жесточе убить, тем лучше. Учини над малым сим зверство, и завтра же он будет в раю!

Рыгору наконец удалось выбросить плёнку, скатав её в шарик. Он закурил и протянул пачку Лявону.

– А сам ты готов, чтоб тебя потом черти жарили? В вечном пламени, как говорится?

– В вечном пламени? – Лявон покачал головой, отказываясь от сигарет. – О нет! Вот здесь-то и кроется сладостная изюмина, даже, я бы сказал, смоква. Заметь, мы идём на убийство не корысти ради и не во гневе, но по любви. Спасаем банковских работников от геенны! Души своей не жалеем ради блага ближнего! Кто же мы после этого? Ответ прост: мы святые!

Лявон нарисовал пальцем круг над своей головой. Лицо и поза его были одухотворены и от этого особенно хороши. Рыгор невольно залюбовался. В этот момент дверь открылась и наружу вышла компания мужиков. Они кашляли, пошатывались и громко обсуждали пиво «Крыница».

– Как вам «Крыница», пацаны? – обратился к Лявону и Рыгору один из них, блондин разболтанного вида.

– Я уже давно её не пью, – авторитетно ответил Рыгор. – Бери лучше «Сябар», он получше будет.

– Уважаю! Гуте нахт! – согласно воскликнул блондин, с размаху пожал Рыгору руку и неуклюже побежал за удаляющимися друзьями. У дороги он их нагнал, и оттуда донёсся смех, громкий чих и пение хором: «Майн либхен, гуууте наааахт!» Лявон и Рыгор переглянулись. Рыгор встал и стрельнул окурком в мусорку.

– По-немецки, что ли, поют? Вот черти… То у них тихие песни, то громкие. Пошли, что ли, ещё пивка возьмём? И по пицце?

Они вернулись в бар. После вышедшей компании остался пустой столик в самом углу буфета, Рыгор указал на него Лявону, а сам пошёл к стойке. Через несколько минут он вернулся с двумя бутылками «Сябра».

– Ты какую пиццу любишь? Там есть с сыром, а есть с колбасой.

– Спасибо! – Лявон вяло улыбнулся и мотнул головой. – Я не голоден, бери только себе. Если вдруг окажется очень вкусно, угостишь меня кусочком.

– Да? Ну как скажешь.

Рыгор помахал буфетчику рукой, и тот кивнул ему в ответ. Лявон подумал, что жест Рыгора означает отказ от второй пиццы. Рыгор сел и достал из кармана джинсов маленький гаечный ключик, пояснив, что размер 13 идеально подходит для откупоривания пробок. Он передал одну бутылку Лявону и призывно поднял свою, глядя ему в глаза. Они чокнулись за знакомство. Рыгор отпил несколько глотков, крепко поставил бутылку на стол и спросил, явно настраиваясь на основательную беседу:

– Ну расскажи, Лявон, кто ты? Чем живёшь?

– Да нечего особо рассказывать… – собираясь с мыслями, сказал Лявон. – Студент, учусь в институте. Живу в Кунцевщине, у тётушки, на третьем этаже. Читать люблю.

Не зная, о чём ещё сказать, Лявон умолк. Он опустил бутылку на стол, так и не отпив ни глотка. Ему уже хотелось спать. Но у Рыгора настроение было активное. Он хлопнул Лявона по руке и засмеялся, непонятно чему:

– А я автослесарь! Работаю! Живу у тестя с тёщей! Музыку люблю! – он хохотал.

Лявон подумал, что тот хохочет над его, Лявона, описанием себя и пародирует. Это ничуть его не обидело, так как он прекрасно осознавал всю скудность нарисованной автобиографии. Буфетчик поднёс две большие пластиковые тарелки с пиццами. Оказывается, Рыгор вовсе не отказался от второй, но намеревался съесть обе, «потихоньку», как он выразился. Он тут же принялся жевать. Пиццы были куплены в магазине, разогреты в микроволновке и щедро политы майонезом. Лявон подумал, не съесть ли ему кусок.

«Нет, не хочу пиццу. Но как хотелось бы мне стать на несколько минут им – Рыгором! Проникнуть в его тело, ощутить майонез на его языке, пивную пену на его губах, тяжесть его навалившегося на стол живота, увидеть мир из его глаз. Как обидно, как унизительно, что наши возможности столь мелки и бедны. Общение, наблюдение, прикосновение – это всё, чем доступен нам другой человек. И если даже предположить, что взаимопроникновение друг в друга не имеет смысла из-за нашей одинаковости, то утешительна ли эта мысль? Нет, не утешительна… Взять хотя бы его форму ногтей, каково иметь именно такие ногти? Этого я никогда не узнаю», – так размышлял Лявон, наблюдая за жующим Рыгором.

Но размышления его были неожиданно прерваны – к их столику подошёл крупный пожилой мужчина и, задев ногою стул, произвёл довольно сильный шум, напугавший засыпающего Лявона. Лявон и Рыгор дружно подняли к нему лица.

– Тата?! – воскликнул Рыгор. – Какими судьбами? Вы же обычно в ванной моетесь, холодной водичкой?

– Тебя очень долго не было. Я заволновался, – тата поддёрнул брюки и снова произвёл шум стулом, усаживаясь. Он достал из внутреннего кармана пиджака платок и обстоятельно высморкался, после чего промокнул внутренности ноздрей, натянув платок на мизинец.

– Вы посмотрите на него! Он заволновался! – развязностью Рыгор попытался скрыть смущение, но было заметно, что он покраснел.

– Лявон, – с улыбкой представился Лявон, чтобы разрядить атмосферу.

Он протянул руку, и тата неспешно пожал её. Ладонь таты, как и у Рыгора, была большой, широкой и тёплой. «Интересно посмотреть, как они пожимают руки друг другу. Две огромные клешни, прилагающие усилия одна к другой».

– Зови меня татой, сынок. Лявон, говоришь? И сколько тебе годков? – тата в упор смотрел на Лявона тяжёлым взглядом, немного исподлобья, и тому стало не по себе.

– Да бросьте, тата! Это мой новый друг. Мы с ним в парилке познакомились, – небрежно прервал его Рыгор и повернулся к Лявону. – Мой тесть – редкий человек! Добрейшей души, и скромный до крайности. Напускает на себя простецкий вид, а сам по целым дням клавесин слушает.

– Новый друг, говоришь? – нараспев произнёс тата и поднял толстый указательный палец на Лявона.

– Да! Слушайте, какой мы с Лявоном анекдот сочинили. Встретились как-то раз три царя: буддийский, иудейский и христианский – и поспорили, кто может больше добра людям сделать. Буддийский царь велел всем жителям своей столицы раздать по книге. Иудейский царь велел всем жителям своей столицы раздать по кошельку золота. А христианский царь велел всех жителей своей столицы казнить. Буддийский и иудейский царь удивились и вскричали – что ты такое натворил? это же не добро, а зло! А христианский царь отвечает – дураки, не знаете, в чём добро! мои люди невинно пострадали, и теперь попадут прямиком в рай!

Лявону не было смешно. Он только удивился, что Рыгор не только понял их разговор, но и успел его переварить, на своём уровне. Тата, тоже без тени улыбки, заметил, что назови один царь других дураками, те тотчас же объявили бы ему войну. «Войну!» – повторил он с ударением. Повисла пауза. Наконец Рыгор резко поднялся, пошатнувшись.

– Ну всё! Идём домой! – сказал он тате. – Лявон, рад был знакомству. Дай мне свои контакты, спишемся ещё.

Лявон продиктовал адрес и телефон. Рыгор записал их на мятую бумажку, допил залпом пиво и двинулся к выходу. Тата тоже встал, молча пожал Лявону руку и пошёл следом за зятем. Лявон сидел в замешательстве. Что могла значить вся эта сцена? Почему Рыгор занервничал? Стесняется своего тестя? Опьянение мешало ему думать и даже удивляться как следует. Появился буфетчик, взял пустые бутылки и спросил Лявона, будет ли он доедать пиццу. Лявон покачал головой. Буфетчик прибрал тарелки и, взглянув на него, с усмешкой подмигнул в сторону выхода, где только что скрылись Рыгор с татой.

– Так дружат, так дружат!

Голос у буфетчика был тонкий и насмешливый, он явно был не прочь поболтать, но Лявон на сегодня был уже пресыщен общением и промолчал. Ужасно хотелось прилечь и поспать. Он заставил себя подняться и дойти сначала до двери бара, потом до выхода из бани. Там было небо, и ему стало легче.

Чижовская баня