Справедливость

У меня есть коллега Володя, чуть постарше меня и чуть пониже, худенький и тихий. Он носит прямоугольные очки в пластмассовой оправе и чёрную сумку через плечо, а я сутулюсь и засовываю руки поглубже в карманы. Мы любим минут на десять-пятнадцать задержаться на работе, чтобы избежать толпы, а потом идём вместе к метро, разговаривая о кино или даже молча.

1.

Вот идём мы так на днях, старательно обходим слякоть, ёжимся от февральского ветра, молчим. Под фонарями видна летящая мелкая морось. Володя обходит лужи со стороны дороги, я – со стороны домов. И тут проносится мимо машина, серый джип, рассекает лужу как раз напротив нас, и брызжет темной мутной жижей Володе на штанину. Володя смотрит на штанину, потом на меня, я хмурюсь и качаю с досадой головою. Смотрим на джип, который притормозил метрах в ста впереди на светофоре и ждёт зелёного. Я пересекаю тротуар, ставлю ногу на ограду, на колено ставлю локоть левой руки, поддерживаю ей правую за запястье и целюсь. Миг – и красная точка лазерного прицела подрагивает на колесе джипа. На светофоре включается зелёный свет, джип трогается, но поздно – я стреляю. Колесо опадает, машина кренится на правую сторону, неуклюже, не слушаясь руля, поворачивает к обочине и останавливается.

Хлопает дверь, наружу выпрыгивает высокий плечистый парень в джинсах и тёмном свитере. Он обегает вокруг джипа, видит спущенное колесо и присаживается рядом с ним на корточки. Он думает, что наехал на какую-то железяку, и шина лопнула от этого. Мы не торопясь приближаемся, помахивая шипованными дубинами. Шипованную дубину сделать просто: берёшь дубину, вбиваешь в неё пригоршню гвоздей-восьмидесяток, потом откусываешь бокорезами у гвоздей шляпки. Главное, чтоб не раскололась. Парень что-то говорит сквозь стекло, жестикулируя; видимо, в машине есть пассажиры. Потом набирает в телефоне номер и подносит к уху. Ожидая, пока ему ответят, он поворачивается из стороны в сторону и вот наконец замечает нас. Мы уже близко, идём и смотрим ему прямо в глаза. Он опускает взгляд на покачивающиеся дубины и вдруг понимает, что мы направляемся именно к нему.

– Вы чего, парни?

Наши широкие щетинистые подбородки не сулят добра. Выдержав тяжёлую паузу, Володя показывает ему на забрызганную грязью штанину и цедит сквозь зубы:

– Видишь, что ты наделал.

– Ребята, да вы что? Я ж не нарочно! Слякоть какая на улице, попробуй объедь!

Володя с хыканьем бьёт дубиной по задней двери джипа. Гвозди вонзаются. За окном слышится вскрик и мелькает женское лицо с огромными глазами.

– Вы что творите! – орёт парень. – Да вы знаете, с кем связались?! Да вас теперь не найдут! Вы мертвецы теперь!

Володя мрачно поворачивает дубину, скрежещет раздираемый металл. Женщина внутри визжит. Парень отскакивает на несколько шагов, судорожно тычется в телефон, кричит в него: «Алё, алё!!» Я бросаю в него дубину и попадаю в ногу. Он вскрикивает, роняет телефон в лужу и пятится назад, хромая.  Наступив на телефон каблуком, я хватаю парня за шиворот, поднимаю и несу к джипу. Он вопит, дёргает мою руку и пытается укусить. Бью его с размаха лицом о бампер. Володя тем временем надевает на свой огромный кулак тускло блестящий кастет, подходит, хрустит суставами пальцев.

– Молиться будешь?

Парень мычит разбитыми губами, что все постирает.

Удар. Хруст. Удар. Хруст.

Хлопает дверь джипа, на дорогу выскакивает девушка на каблуках и в короткой шубке. Неловко бежит прочь, тонко крича и размахивая руками. Мы переглядываемся.

– Что? Пусть бежит? – говорит Володя.

– Нет, – говорю. – Это племя нужно изводить под корень.

Снимаю с плеча базуку и целюсь.

2.

У нас по пути, немного не доходя метро, есть ларёк с мороженым. Летом мы покупаем мороженое каждый день, а зимой – редко, только если уж совсем сильно есть хочется. Володя любит шоколадное, а я люблю чистый пломбир. Вчера мы от безделья так проголодались, что начали вспоминать о мороженом ещё не доходя светофора. «Только у меня денег нет совсем», – говорит Володя. «Не проблема», – говорю я, у меня в кармане последняя, но крупная ассигнация. Мы синхронно ускоряем шаг.

Окошко ларька закрыто, но на нем висит объявление «Стучите» – это мороженщица прячется от холодного ветра. Я стучу, она открывает. Я сую внутрь окошка руку с ассигнацией и спрашиваю Володю, что ему взять.

– Ищите мелкие купюры! – у продавщицы строгий и повелительный голос.

– Нету у нас, – мой голос просительный.

– У меня нет сдачи, – отрезает она. – Идите поменяйте где-нибудь.

Я расстроено смотрю на Володю. Что же, останемся без мороженого? Он пасмурнеет лицом и обходит ларёк сбоку. Дёргает за ручку двери: заперто. Стучит ногой:

– Открывай, падла. Хуже будет.

– А ну-ка пошёл отсюда! Сейчас милицию вызову! Вообще с ума посходили! – кричит продавщица.

Отступив на шаг от ларька, я отворачиваю голову в сторону, жмурюсь и бью изо всех сил по витрине длинным стальным прутом. Такие прутья можно достать на стройке, их заливают внутрь бетонных плит для прочности. Стекло витрины со звоном обрушивается, во все стороны брызжут мелкие осколки, сыплются на грязный снег этикетки. Мороженщица начинает голосить. Володя рубит дверь топором, летят щепки.

– Да что ж это делается! – причитает она. – Люди, спасите! Живого человека убивают!

Прохожие оборачиваются, останавливаются. Понемногу собирается толпа и гудит одобрительно. Володя выволакивает орущую продавщицу за седые космы наружу. На ней зелёный пуховик и мужские зимние ботинки. Толкает её на заледеневший сугроб, она грузно падает. Володя начинает расстёгивать ремень, но я толкаю его под локоть, чтоб перестал, люди же смотрят.

– Что, сдачи у тебя нет, значит? Правильно я понял? – с тихим укором говорю мороженщице.

– Нету, миленькие, нету! – лёжа на боку, она рыдает в голос и выворачивает свой кошелёк. – Всю раздала! Не губите, внученька меня дома ждёт!

– У неё никогда сдачи нет, – замечает голос из толпы.

Из кошелька продавщицы вылетает, кружась, маленькая квадратная фотография, падает в снег. Присев, подношу ею к глазам. На снимке девочка лет пяти, смотрит серьёзно.

– Ладно, старуха, живи. И помни нашу доброту. Иди, иди, пока цела.

Мы с Володей плещем из ржавых вёдер на стены раскуроченного ларька керосином.

– Мужики, спички есть у кого?

Чья-то рука протягивает коробок. Чиркаю спичкой и бросаю, пламя мгновенно вздымается, обдаёт жаром. Отступаем на назад и щуримся. Я поглядываю на Володю, он потирает пальцем кончик носа и поправляет сумку на плече. В стёклах его очков пляшут уменьшенные огоньки.

3.

Сегодня уже март. Володя спрашивает, что я буду дарить жене на восьмое марта. Сковороду, говорю я, диаметром двадцать восемь сантиметров, с прозрачной крышкой. Он говорит, что не ожидал от меня такой приземлённости. Выясняется, что он считал меня романтиком. Сам Володя собирается дарить туалетную воду и цветы. Зовёт меня с собой в магазин, там можно перенюхать все флаконы, а потом заказать через интернет, чтобы дешевле. Время подумать ещё есть, зарплата только завтра.

Тут входит директор и приглашает нас покурить на лестницу. Обычно мы курим отдельно, а если он зовёт, значит, хочет сообщить что-то важное. Идём за ним. Наш директор высокий, лысеющий и мягкий, всегда улыбается и никогда не кричит. Но мы знаем, что это только маска, на самом деле он жёсткий, умный и хитрый.

Закуриваем. Он хмурится, вздыхает, качает головой и говорит, что продажи за последние несколько месяцев упали вдвое. Что впереди ещё хуже. Но что мы ему очень дороги и он не хочет нас терять. Он разводит руками: расходы надо сократить, иначе мы не выживем. Придётся всем урезать зарплату. Временно. До лучших времён.

После минутного молчания Володя спрашивает, на сколько. Директор называет цифру. Моя сковорода сжимается до пятнадцати сантиметров и теряет прозрачную крышку. Володина туалетная вода превращается в шампунь. Я рассматриваю кафельную плитку на полу.

– А вы, – говорит вдруг Володя, – Кафку читали?

– Что? – директор поднимает брови.

– Кафку. Рассказ, где человек в таракана превращается, читали?

– Нет, – директор не понимает, к чему Володя клонит разговор.

– А хотели бы тараканом побыть?

Недоуменная тишина. В тишине Володя звонко щелкает пальцами, и директор превращается в огромного таракана-альбиноса. Из вертикального положения он плавно заваливается назад, на спину, и начинает быстро-быстро перебирать лапками, выпутываясь из костюма. «Но почему альбинос?» – спрашиваю я Володю. Он говорит, что это случайно вышло. Таракан уже выбрался из одёжек, перевернулся на живот и шевелит длинными усами, собираясь с мыслями. Володя подскакивает к нему и с размаху бьёт ботинком в его гадкое брюшко. Таракан шуршит крыльями и поворачивает на лестницу, намереваясь спуститься. Володя наступает ему на заднюю лапу правой ногой, а левой снова бьёт в брюхо. Мне кажется, что лапка сейчас может оторваться.

– Стой! – кричу я Володе и хватаю его за плечо. – Пусти его! Ты же ему лапу сломаешь!

Володя поворачивается ко мне, нехорошо улыбается и поднимает руку. Пальцы сложены для щелчка. Я выскакиваю с лестничной площадки и захлопываю дверь. За дверью слышны звуки заводящейся бензопилы. Сердце колотится. Пора прекращать эту дружбу.

2009 г.