В детстве, когда мы с братиками видели старичков, мы не могли удержаться от слёз. Их неловкие движения, их беспомощность и беззащитность, их хрупкие, как сахар, кости и тонкая коричневая кожа – всё вызывало в нас глубокую печаль и болезненное чувство безысходности. Мы шли за старичками несколько кварталов, всхлипывая и поддерживая друг друга за локти, а потом, не в силах выносить отчаяние, садились на скамейку и плакали. Бывало, старички оборачивались и замечали нас – тогда они возвращались, расспрашивали и, узнав причину горя, принимались за утешение. В ход шли и рассказы о том, как славно им живётся, и песенки, и пирожные, и даже хлопушки, но мы не могли успокоиться и всё рыдали, рыдали. «Тьфу на вас, маленькие придурки!» – озлоблялись тогда старички и уходили взвинченной походкой, нахмурив брови. А мы стонали, выли друг у друга на плечах. Выплакавшись всласть, мы утирали опухшие глаза и смотрели, что оставили старички. Из пирожных нам больше всего нравились шоколадные картошки, от них на душе становилось веселее. Иногда попадался пирог с капустой, а изредка – копчёные яйца. Некоторые старички оставляли нам салфетки и пакетики для мусора, и мы делали из них человечков, а потом давали прощальный салют из хлопушек. И те старички, кого мы позднее встречали во второй или в третий раз, больше не вызывали в нас печали – мы с ними уже попрощались.