– Я ведь уже признавался вам, братики, – начал Хулио, – что с ранней юности мечтал о большой женщине, по-настоящему большой? Понятно, что это лишь постыдные и неприличные младенческие комплексы, но вы же не осудите меня? Так вот, поверите ли, сегодня утром я встретил её, точнее конечно не именно её, но во всяком случае по-настоящему большую девушку. Она стояла у витрины гастронома и рассматривала маринады, в простом ситцевом платьице и с зелёной сумочкой через плечо. Её чёрный блестящий поясок находился на уровне моих глаз – вообразите рост! – но впрочем он сидел не на талии, а повыше, поближе к груди, в соответствии с модой. На ногах у неё были самодельные верёвочные сандалии, тонкие, изящные, перевязанные за щиколотки на античный манер. Я заговорил с ней, и она отвечала с приветливой улыбкой, а глаза её были серыми, продолговатыми. Отвечая, она намеренно не нагибалась ко мне, чтобы не подчёркивать наклоном разницу в нашем росте. Было заметно, что ей больше нравится слушать, нежели говорить, и я принялся развлекать её сказками. Мы шли по улице, и до меня временами довевал запах её духов – ромашка и розмарин. Я предложил ей мороженое, но она, поблагодарив, сказала, что предпочитает мороженому холодную сметану. Мы взяли по стаканчику сметаны и остановились на набережной, глядя на реку. Она ела нарочито медленно, аккуратно слизывая огромным языком густые сметанные капли с ложечки. Её тёмно-русые волосы были собраны в скромный недлинный хвостик, и я, не имея возможности их рассмотреть, попросил подарить мне один волосок на счастье. Улыбнувшись, она выдернула волосок с виска: упругий, толстый как леска, он оканчивался бледной луковичкой размером со спичечную головку...
– Покажи-ка!
– Погодите, дайте дорассказать. Вы смотрели когда-нибудь на женское лицо снизу? Посмотрите. Это красиво: плавные очертания нижней челюсти, тёмные овалы ноздрей, великолепная симметрия... Немного привыкнув ко мне, она стала вести себя свободнее: покашливала, поправляла бретельки, перегибалась через парапет, чтобы рассмотреть крохотных паучков, живущих в трещинах камня. Её икры были сильными, мускулистыми, а слегка пористая кожа только добавляла шарма. Мне хотелось прикоснуться к ней, провести ладонью по длинным мышцам, но я опасался, что от неожиданности она может лягнуться и зашибить меня. Я стоял рядом, радуясь близости, любовался, смеялся, что-то говорил, и уже собрался пригласить её на ужин, как вдруг она объявила, что ей пора – муж ждёт. Что ж, неудивительно, подумал я, она слишком прекрасна, чтобы быть свободной. Она подала мне руку – необъятную и нежную, с гибкими пальцами, сильно сужающимися к кончикам. Вот отчего она не носит обручального кольца, размышлял я – кольцо спадает. Падает на пол, на асфальт, и катится, закатывается под диваны, под скамейки… Помедлив, она сказала, что видит в моих глазах печаль, и подарила мне магнит на холодильник – на прощанье.
И Хулио, раскрыв сумку, наконец показал нам всё, что осталось от большой женщины: пластиковая баночка из-под сметаны с синей надписью «Гормолзавод №2», крепкий волос сантиметров двадцати длиной, кончающийся необыкновенно мощной луковицей, и круглый жёлтый магнит с изображением смайлика.