В нашей семье февраль ненавидели все: мама за свой день рожденья, ежегодно старящий её, а папа за то, что слишком короткий; Толик за холод, а Хулио за безысходность; Колик за то, что умер Летов, а Валик за то, что Пастернак плакал. Мы придумали, как избавиться от февраля: вырвать его из календаря напрочь, а каждую дату января растянуть на два дня. Январь получался длинным, но зато после него сразу наступал март! Так мы жили долго и счастливо, пока однажды февраль не заявился к нам самолично. Он оказался довольно приятным человеком с бородкой и в коричневой водолазке, с запахом одеколона. Февраль принёс зелёного чаю и завёл вежливую беседу о кинематографе, но мы настороженно отмалчивались. Наконец замолк и он, а потом попросил папу на пару слов. Потом дверь хлопнула, и папа вернулся с тёмным лицом. Что, что, папочка? Он сказал, что раз мы такие сволочи, он вынужден выдвинуть ультиматум, – сказал папа. Он сказал, что берёт август в заложники, и что завтра начнёт отрезать у него по дню в день, пока совсем ничего не останется. Июль, а потом сразу сентябрь. Блеф, блеф! Нет, не блеф, он оставил фотографии. Мутные, мобильные, но всё было видно: заплаканные глаза, разбитые губы августа. Толик всхлипнул и побежал звонить в жандармерию, но там его осмеяли и повесили трубку. Так что же, поддаваться на шантаж? Ни за что! – и Колик обнажил нож. Остановись, он сильнее нас, – и папа задержал его руку. И все поникли, понурились. Давайте, несите календарь, что поделать... И пока несли календарь, я подумал и решил. Что мне? Давайте, я буду всё время жить в феврале, за вас! Они, конечно, не хотели мне давать, но я настоял, что мне, в самом деле, ну? Он мне даже чем-то нравится, да-да. Буду иногда к вам в гости заходить, в апрель там или в май! Это ничего страшного, даже весело. Почему бы и нет? На время хотя бы? И они согласились.
И с тех пор я всегда живу в феврале.