Когда мы с братиками были маленькими, то редко скучали. А когда всё-таки скучали, то ложились пораньше спать. Но иногда случалось нам проспать всю ночь, всё утро и весь день до вечера, а скука не проходила – и тогда мы злились. Тогда мы шли на край города, на тёмную улицу за пианинной фабрикой, и искали себе жертву. Нам нравились крепкие мужчины средних лет, особенно бывшие пехотинцы или десантники – плечистые, имеющие ранение, с сединой в жёстких усах.
– Эй, дяденька! – пищал ему Толик.
– Что тебе, паренёк? – отвечал он с добротой.
– Дяденька, потряси губой! – просил Толик и смеялся.
«Что?!» – ветеран сдвигал брови и делал шаг к Толику, а тот убегал и хохотал: «Пососи усы!» Эта невинная дразнилка будто бы обжигала ветерана – неизменно – и он с яростным рёвом бросался за Толиком. И тут выскакивали мы:
– Стой! Ты, грязный мерзавец, мы снимаем тебя на камеру!
– Что?!
– Всё снято на камеру: как ты гонишься за маленьким мальчиком, за нашим нежным братиком! – кричал Колик.
– Распалённое чудовище! Караул! Люди! – кричал Валик.
– Ролли, звони жандармам! – кричал Хулио.
И я невозмутимо начинал звонить в жандармерию.
– Дети, да вы что, охренели?!
– Молчи, подлец!
– Сгниёшь за решёткой!
– Таких стерилизовать надо!
Тогда до него начинало доходить, и он мрачно доставал свой честный кошелёк. «Ха-ха! Засунь его обратно! Зачем нам твои деньги!» «Что ж вам надо?!» «На колени становись!» Гнев ударял ему в лицо, и он непокорно поднимал голову – но мы напоминали ему, что ждёт его в казематах, и он сразу ломался. Неторопливо, с достоинством вставал на колени, поводя могучими плечами. Пой песню! Какую песню? Римского-Корсакова! Золотой петушок! И он, содрогаясь от унижения, пел. И откуда только слова знал? Но нам этого было мало: мы жаждали его слёз. Медленно, медленно, с циничной ухмылкой, Колик обнажал безопасную бритву, и протягивал.
– Что?! Зачем?!
– Брей усы.
И тогда, видя в наших глазах неумолимую жестокость, он начинал плакать. «Только не это, только не это, только не это...» – лепетал он, хрипло всхлипывая. «Ладно, утрись! Ты прощён», – и мы отворачивались и молча уходили в ночь, оставляя его рыдать на асфальте. Хлопали друг друга по плечам, подмигивали. Славная суббота!