Пилип Липень История Роланда 072

Об Америке

Когда мы были маленькими, мы хотели жить в Америке. Мы представляли её по фильмам Д. Лукаса и Д. Линча. И вот однажды мы решили, что ждать больше нечего, что пора, и поехали на трамвае-тройке в американское посольство. Послы как раз ели арбуз. Нас тоже угостили арбузом и пригласили в кабинет. Ну? – сказали они. Я вырасту и буду очень хорошим программистом, – сказал Толик. Потому что мы знали, что их нужно чем-то заинтересовать, а не просто так. Программистом? А что ты умеешь делать? Я способный к числам! Толик предъявил им дневник с отличными оценками, а потом, чтобы доказать, взял листик бумаги и умножил в столбик, и разделил, и сложил дроби. Но они покачали головами – не впечатлило. Я вырасту и буду знаменитым продюсером… или хотя бы художником, – сказал тогда Валик. Да? Валик показал им свой карандашный пейзаж, на котором папа стриг газон. Но никто из них даже не протянул руки, чтобы посмотреть поближе. Тогда встал Хулио и спел им песню, улыбаясь и подмигивая, а мы хлопали и топали в такт. Он старался изо всех сил, и если бы они были девушки, им бы точно понравилось, но они были лысые сорокалетние дядьки, безо всяких штучек, и они только покачали головами. Шансов оставалось уже мало! Я – узник совести и прошу политического убежища, – сказал тогда Колик, – я был в колонии! А по какой статье? Колик назвал. Ты опоздал на триста лет, уголовных мы больше не берём! Только приличных людей! И тогда я отчаянно сказал: возьмите нас на органы. Свежие детские органы, самого отменного качества! Послы переглянулись и некоторое время пристально смотрели на нас, как бы в задумчивости. Но потом они приняли решение и напустили на себя сердитый вид, будто мы им уже надоели. Они выпроводили нас, приговаривая, что мы придурки, и нас не то, что в Америку, нас даже в трамвай нельзя пускать. Идите, идите, и чтоб мы вас больше не видели! Мы вышли, сели у парадного и, не сговариваясь, горько заплакали – но не потому что нас не взяли, а потому что нам стало жалко наших нежных органов. С тех пор мы больше никогда не хотели жить в Америке.