Когда мы с братиками стали подрастать и пошли в школу, нашим папе с мамой больше не нужно было непрерывно печься о нас, и они приохотились посещать всевозможные курсы и семинары. Они специально наводили будильник на пораньше, чтобы перехватить газеты и рекламные листовки прямо из пальцев почтальона, а потом, прижавшись плечами, жадно и подробно прочитывали. «Невербальные коммуникации», «Эффективный менеджмент», «Тренировка памяти», «Йога и современный бизнес», «Развитие артистизма» – они не пропускали ничего, огорчаясь пересечениям расписаний. Когда нужно было выбирать, то простым темам они предпочитали странные и мистические, вроде «Диагностики кармы» или «Целительных прикосновений», а ещё лучше – психологические или психиатрические, эти и вовсе как мёдом манили их. А однажды они попали на замысловатую лекцию «О последствиях гиперконтроля», после которой вернулись притихшими и пристыженными. Они весь вечер виновато смотрели на нас, а наутро упаковались и уехали в океанический круиз, на целых две недели – специально, чтобы оставить нас одних.
Оставшись одни, мы тотчас же бросили чистить зубы, умываться и стирать носки. Мы валялись в постели до вечера, а потом вскочили, включили весь свет, зажгли весь газ, распахнули все окна. Мы улыбнулись друг другу и принялись методично нарушать запреты, один за одним, все, которые смогли вспомнить. Мы пускали ветры, плевали на пол, грязно ругались, ласкали запретные места, целовались, осеменяли одноклассниц, воровали, сидели в колонии, пили метил, нюхали клей, курили коричневый сахар, резали вены, торговали органами и оружием, и чего только не делали! Основательно устав и проголодавшись, мы то и дело подходили к окну и смотрели на поворот, откуда должен был показаться папин уазик, но видели только кур, копающихся в дорожной пыли, в розовых закатных лучах. У нас оставалось немного печенья и мочёного горошка, и мы растянули их до среды, а потом ещё и до пятницы.
В субботу мы отправили папе с мамой телеграмму, что осознаём все последствия и согласны на гиперконтроль. Но они всё не ехали, и мы тихо плакали: как это несправедливо, ведь мы не имели ничего против и ни словом не обмолвились! Мы не знали, что делать, в отчаянии расставляли по комнате микрофоны, камеры и самописцы, лежали на кроватках без одеял и рыдали. Но, несмотря ни на что, папа с мамой приехали только через две недели. Они поправились и порозовели, и сначала нипочём не желали контролировать нас. Да ну вас, отмахивались они, сколько можно уже! Невероятных усилий стоило нам упросить их взяться за старое. С неохотцей, с натугою, со скрипом приживался новый гиперконтроль. Но помалу он крепчал, ширился, и обещал быть неслыханным, небывалым! Как же мы были счастливы! День-деньской мы кружились по комнатам, по паркетам в радостных вальсах, в праздничных полонезах!