В детстве мы с братиками были одного роста и одного размера, и могли запросто меняться одёжками и ботинками. Только Колик немного отличался – у него была крупная голова, на размер больше, чем у нас. Колик с гордостью носил папины шапки и шляпы, а мы тихо завидовали и дружно мечтали о больших головах. Думал он всегда медленнее, потому что биохимическим сигналам приходилось проделывать увеличенный путь, но зато часто выдавал неожиданно оригинальные мысли. Например, когда директор школы на уроке физики рассказал нам о законе сохранения энергии, Колик долго соображал, а потом спросил: нельзя ли этот закон распространить и на метафизику? В форме закона сохранения добра? Директор, не раздумывая, согласился, похвалил Колика и поставил ему десятку – он любил активное участие учеников в уроках. Но Колик уже тогда был человеком дела – мысли для него были лишь подготовкой к действию. Вечером, перед сном, он попросил нашего внимания и произнёс краткую речь:
– Братья! Добра в нашем мире строго определённое и неизменное количество. Если кому-то хорошо, то кому-то где-то обязательно плохо. И это не абстрактное рассуждение, а прямая зависимость! Поэтому долг каждого сознательного человека, стоящего на позициях гуманизма – ограничить себя в добре и счастье, чтобы другим людям, пусть неведомым и случайным, его прибыло. Вы согласны?
Мы были взволнованы и согласны.
– В таком случае, предлагаю сейчас ложиться спать, а утром выбрать, от какого удовольствия мы откажемся ради счастья других людей!
С чувством большой ответственности мы погасили свет и заснули, а наутро провели дебаты и голосование. Ради всеобщего блага мы решили пойти на серьёзную жертву – навсегда отказаться от утреннего гоголь-моголя, столь любимого нами с младенчества. Надев парадные костюмы, мы спустились вниз и торжественно объявили о своём непростом решении маме. Мама, всплеснув руками, сразу прониклась нашей альтруистической идеей и даже прослезилась от гордости за сыновей. Она кликнула папу, радостно объяснила ему, и папа тоже проникся. Он крепко расцеловал всех и, громко восторгаясь, побежал в гастроном за эклерами и шипучкой, чтобы отблагодарить нас от имени человечества.
С тех пор, верные детскому обету, мы больше никогда не ели гоголь-моголь.