Глава 10. Возвращение

Меч дрогнул.

– Рыгор?

Меч опустился.

– Ты что, лягушек истребляешь? – с сияющим лицом Рыгор подходил.

– Нет, я совершенствуюсь во владении мечом, – с некоторым смущением Лявон пожал радостную руку.

– Что?

– Я избрал путь воина, – сказал Лявон хмуро и твёрдо, ожидая, что Рыгор начнёт его высмеивать. – Путь силы и концентрации. Я намерен достичь последней истины, хотя на это может понадобиться много времени.

Рыгор вовсе не собирался смеяться, и Лявон добавил:

– У меня уже есть успехи. Смотри, я могу рассечь мечом волос в полёте, – он стал нащупывать волос на макушке, чтобы вырвать.

– А кимоно где взял?

– Да они тут в любом магазине лежат, – Лявон пожал свободным плечом. – Для упражнений самое то. А ты как здесь оказался?

– Оооо!

Рыгор мечтательно улыбнулся, предвкушая удовольствие от обстоятельного рассказа, похлопал себя по карманам и закурил. Лаки Страйк, белая пачка с красным кругом. Но вдруг опомнился, перекосил рот, плюнул, зло втоптал сигарету в землю.

– Дерьмо, Лявон, полное дерьмо! Последняя истина, говоришь? Вот я тебе сейчас её покажу! Положи-ка свой меч. Да положи, не боись! Ну! Давай руки!

– Погоди, Рыгор, меч нельзя так просто взять и положить. Спираль энергии должна свернуться.

– Бросай, говорю. Я нашёл третье прозрение! Давай руки!

Ладно. Лявон аккуратно опустил меч на траву, выпрямился и подал Рыгору руки. Тот крепко схватил, пронзительно глядя Лявону в глаза. Секунду или другую ничего не происходило. Сакура мирно покачивала соцветиями, летела ласточка. Лявон скептично наклонил голову. И тут всё постепенно начало плыть, крениться. Хрустнуло.

– Смотри, смотри! Да вот хотя бы на гору смотри! Это же не настоящая Фудзи! – Рыгор так сжимал ладони Лявона, что ему было больно. – Это даже близко не Фудзи, это просто чижовская свалка! Ты видишь?

Гора оседала, снега бесследно испарялись. От сакуры не осталось и следа. Отточенный меч обернулся корявым куском доски, чёрное кимоно – пижамой в квадратики. Над плоской вершиной свалки плавно проявлялось сосредоточенное лицо, рука, держащая шариковую ручку. Лявон побледнел.

– Это что, Бог? – спросил он у Рыгора.

– Похоже на то… хотя хрен знает, – Рыгор всматривался.

И тут Лявон побледнел, и закричал, обращаясь к плоской вершине свалки:

– За что ты издеваешься над нами, подлец! Дай нам настоящую жизнь! Или оставь нас в покое! То, что ты делаешь – это просто скотство!

И вырывал руки из рук Рыгора. Но Рыгор не отпускал:

– Стой, стой, надо держать, иначе пропадёт, подожди… Это же Пилип! Смотри, Пилип!

Картина в небе над свалкой проявлялась всё полнее: я сидел в регистратуре роддома №2 и быстро-быстро писал в коричневую общую тетрадь. Лявона и Рыгора я не замечал.

– Скотина!! Ты нас слышишь?! – рявкнул Рыгор изо всех сил и закашлялся.

Я не слышал. Рыгор со злостью разжал руки, и видение стало меркнуть, растворяться в синеве. Лявон поник, сел прямо на траву, уронил голову. Рыгор пинал ногой камушки, топтал кустики полыни, бил кулаком в воздух. Наконец сел рядом. Вечерело. Солнце опустилось за насыпь свалки и золотило её края, а из центра поднимался голубой дымок костра – и свалка походила на пробуждающийся вулкан.

* * *

– И что всё это значит? – Лявон слабо шевельнулся. – Пилип – наш Бог? Бред, бред. Что он там писал в тетрадку?

– Ну… Он уже давно мне говорил, что пишет детективный рассказ. Обещал даже дать почитать, – Рыгор с надеждой прислушивался к голосу Лявона – он умный, сейчас подумает и всё объяснит.

Лявон смотрел в землю и вяло качал головой – казалось, что его голову качает ветер.

– Мда... Я, конечно, всегда был уверен в унизительности универсума, но такого... это уж слишком. Получается, мы персонажи какого-то дурацкого детективного рассказа?

Они молчали, подавленные.

– Лучше бы нам этого не знать... И зачем ты только?..

– Сам виноват! Со своими песнями! Разве плохо было?

– Да? А из-за кого мы простудились?

Они зло смотрели друг на друга, а потом разом отвели глаза. Мир вокруг твердел, уплотнялся, возвращая утраченную реальность – со свалки тянуло дымком, в траве порхали мелкие, но отчётливые мотыльки, облака медлительно плыли на север. Голова Лявона клонилась.

– Ладно, пошли! – Рыгор тряхнул Лявона за плечо. – А то ты сейчас заснёшь.

– Куда?

– К Пилипу, куда же ещё! Разобьём ему морду! Я знаю, как идти, через Курасовщину.

Лявон нахмурился, но Рыгор не дал ему возражать, потянул за руку, поднял. Спотыкаясь на кочках, они пересекли разнотравье, перелезли через разделительный щит на кольцевой дороге и углубились в город. Было тихо, только из скверика долетал стук шашек и размеренный пожилой смех.

– Рыло развернём! Харю расхерачим! Репу расквасим! – упражнялся Рыгор на разные лады, а когда ему прискучило, предложил: – Давно мы не пели вместе, а?

И они запели Heldenroslein.

* * *

– А если он всё это предусмотрел? Что мы к нему идём? Что, если он пишет каждый наш шаг? И каждое слово пишет? И сейчас пишет? – с тоской вопрошал Лявон, взволнованно водя трубочкой от сока по нижней губе. Они сделали привал у гастронома на Уманской, немного отклонившись от курса, и присели на стальные перила, неудобно подогнув ноги.

– Да брось, не такой уж он и умник! Это даже по глазам видно, соображает человек или нет. Ты ж вроде с ним знаком был? Он, конечно, не полный идиот, но каждое слово писать не додумается, это я тебе отвечаю, – уверил его Рыгор, равномерно хрустя чипсами и запивая из банки. В сумерках контуры его лица стали круглее, нежнее, глаза и рот темнели симметричными впадинами.

Лявон слушал вполуха, томился, метался мыслями.

– Зачем все эти сложности? Зачем простуды и прозрения? Что творится с пространством и временем?

– Ну не знаю, – Рыгор пшикнул следующей банкой, – Спросишь у него, если захочешь. Но по-моему, – буль-буль, – по-моему, здесь не так уж и плохо! Слушай анекдот. Спросил однажды один тип у Бога: зачем на небе солнце и звёзды? А Бог ему в ответ: могу выключить, если не нравится! Ха-ха!

«Кажется, у него прекрасное настроение! Ну и человек, подумать только. Неужели он настолько чёрств, что не чувствует всего отчаяния?.. Нет, мы чужды, чужды», – сердился Лявон, но тут зажглись фонари, пустили золотые лучики, и сквозь свет полетели жуки. Запахи вдруг стали отчётливее: пахло деревьями, травой, асфальтом, апельсином, ладони пахли сталью. Сильно хотелось спать.

– Есть конечно вопросы. Но главный у меня к нему вопрос – почему он с друзьями по-свински? Мы же с ним парились вместе, пили, ели, а он не словечка не сказал! – Рыгор спрыгнул с перил и отряхнулся. – Вот погоди, мы ему сейчас устроим. Двигаем!

* * *

В темноте они обогнули роддом и отыскали освещённое окно на первом этаже. Заглянули на цыпочках: я склонился над тетрадкой и грыз колпачок ручки. «Сучонок», – шепнул Рыгор. Они отошли подальше, чтобы посовещаться, и Рыгор выругался: нога попала во что-то мягкое и мокрое.

– Если это навоз, я Пилипу вообще шею сверну! Но вроде не воняет. Дачник хренов! Короче, сделаем так: я обогну роддом и войду через парадное. Там на двери висит воздушный органчик. Пилип слышит органчик, идёт ко мне навстречу, а я его заламываю. А ты стоишь здесь, и когда видишь, что он вышел из комнаты, разбиваешь окно, влезаешь и хватаешь тетрадку.

– А почему бы нам вместе через парадное не войти?

– Потому что он может тетрадку спрятать! Ты сейчас стой и смотри, куда он её положит. Только не засни, иначе всё пропало!

– Ладно… А чем я окно разобью?

– Ну что ты как дитё малое! Кирпич найди. Или вот на, обмотай кулак, – Рыгор протянул Лявону слабо белеющий носовой платок и скрылся.

Осторожно ступая, Лявон снова приблизился к окну и рассматривал меня. Я почесал голову, зевнул, потёр бороду, посмотрел на часы. «Спать собирается, – думал Лявон, мстительно щурясь, – Напридумывал всякого бреда, и при этом совершенно спокоен. Холодный цинизм? Или он просто не отдаёт себе отчёта в содеянном?» Тут Лявону пришло в голову, что они с Рыгором, по сути, снова затеяли налёт и ограбление. Похоже, между прозрениями и преступлениями есть связь, и если случилось одно, то непременно жди другого! Ему почему-то стало смешно, и он улыбнулся, прикрыв рот кулаком и опустив глаза, чтобы не привлечь меня слишком живым взглядом.

«УУ!» – неожиданно пропела во тьме ночная птица, и Лявон вздрогнул. Я тоже вздрогнул и повернулся спиной к окну – наверное, услышал стук двери и воздушный органчик. Я закрыл тетрадку, встал и вышел. Пора! Мгновенно решив, что кулак можно порезать, Лявон подпрыгнул и ударил в стекло локтем. Глухой гул, слабый дребезг. Ещё раз! Ещё! Бах! Треск, звон, остроугольные осколки – зажмурился, сжался! Вроде цел. Из рамы торчали огромные стеклянные клыки, и Лявон несколькими ударами сбил их. Ухватился, подтянулся, влез. В коридоре слышались крики, топот и возня, но Лявон, не обращая внимания, взял в руки тетрадку. Коричневая, шероховатая обложка. И это наша жизнь?

В регистратуру, ругаясь, ввалились мы с Рыгором: Рыгор заламывал мне руку и толкал перед собой, я путался в полах тёмно-синего халата и с хлюпаньем втягивал в нос струйку крови.

– Что падла, не ожидал? – Рыгор толкнул меня на стул, а сам угрожающе наступил кроссовкой на край сиденья.

– Да вы чего, ребята?.. Я вас не сдавал, клянусь! Хоть сразу фотороботы узнал, но не сдавал! – протестовал я.

– Не гони! Пофиг фотороботы, мы совсем по другому делу пришли. Думаешь, мы такие дурачки? Мы уже всё знаем! Так что давай, расскажи нам, что за хренотень ты написал? Ты хоть сам перечитывал? Детектив называется! Мы, как дебилы, из кожи вон лезем, а это всё, оказывается, твой рассказик! Мы тебе что, куклы?

– Да я ж не знал, что так выйдет… – поняв, что юлить бесполезно, я посерьёзнел и насупился.

– Не знал? Да ты даже не знаешь, где Франция, а где Япония! Нет, Лявон, как думаешь, он полный придурок или прикидывается? Вот я тебе сейчас башку снесу, и будешь знать! – Рыгор приподнял со стола бобинник и свирепо грохнул его на место, как бы подразумевая, что и на голову может так же грохнуть. – Что будем с ним делать, Лявон?

Лявон, не отвечая, открыл первую страницу тетрадки и стал читать вслух:

«Если бы Лявона понадобилось описать одним словом, то это слово – мечтатель. Но поскольку никаких ограничений в словах и даже страницах нету, можно рассказать о нём поподробнее. В ту пору, когда мы познакомились, я работал наладчиком на одной из минских телефонных станций, а Лявона, студента, прислали ко мне на практику…»

У Лявона заблестели глаза – что может быть интереснее, чем читать о самом себе? Не удержавшись, я ухмыльнулся, и это было моей ошибкой – Рыгор заметил и треснул ногой по стулу:

– Стой, Лявон! Не читай, закрой! А то сейчас снова всё пойдёт по кругу!

Лявон с трудом оторвался и захлопнул тетрадь. Конец.

– Нет, ты нас больше не проведёшь, Пилипыч. Лявон, держи её крепко! Теперь всё в наших руках. Давай поедим чего-нибудь и подумаем, как быть дальше. У тебя картошка ещё осталась? – он пнул меня и велел жарить картошку. – И без глупостей! Рассказик-то у нас.

Я вытер нос и понуро предложил им спирта. Они не захотели. Я сказал, что нужно переместиться в комнату доврачебного досмотра, там есть водопровод и электроплитка. Они молча кивнули и прошли за мной. Я поставил кипятиться воду в кастрюле и достал из-под стола синий пакет с картошкой. Рыгор, опершись на косяк двери, мрачно следил за моими действиями. Засучив рукава, я принялся мыть клубни. Лявон прохаживался по кабинету, рассматривал внутренности бобинников, трогал корешки детективов, а потом торжественно произнёс: придумал!

– Ну что, Пилип? – обратился он ко мне, и я виновато поднял глаза. – Вымойте руки, садитесь за стол и пишите. Держите вашу тетрадь. Вот ручка. Диктуй ему, Рыгор.

– Что диктовать?

– Ну диктуй, что бы тебе хотелось. Не понимаешь, что ли? Что Пилип напишет сейчас, то и будет. Жену диктуй с дочками, квартиру, или как ты там хотел.

– Хех, – сказал Рыгор, и его гнев легко сменился лукавой улыбкой.

И они стали диктовать.

* * *

Возвратившись на родину из странствий, Рыгор обнаружил тату, жену и дочек в добром здравии. Жену звали… Её звали… Ладно, Рыгор, это потом можно придумать. Главное, что жена была очень красивая, добрая и умела готовить борщ со сметаной. Дочки были послушны, музыкальны, хорошо учились, и Рыгор обожал заплетать им косички. Каждый вечер они собирались в зале своей новой огромной квартиры, пели хором, а жена играла на пианино. Из Америки Рыгор пригнал роскошный Линкольн Континентал, кремовый с никелем, величественный, как пароход, с полным багажником редких дисков. Каждую субботу они ехали всей семьёй завтракать в Макдональдс, потом он отвозил семью домой, оставлял машину и шёл пешком в баню.

Лявон сдал выпускные экзамены на отлично, блестяще защитил диплом и был принят в Академию наук. Он завёл себе спортивный велосипед и мобильный телефон – и после некоторых колебаний позвонил сначала маме, а потом Алесе. Они, как оказалось, ничуть не обиделись на него за бегство и неприлично долгое отсутствие, они, казалось, вообще ничего не заметили. И последние тучки развеялись.

Жизнь в городе текла своим чередом, тихо и мирно. Грабителей банка и угонщиков инкассаторских автобусов так и не нашли. Фотороботы висели на столбах ещё несколько месяцев безо всякого толку, пока их не смыли тёплые дожди. Впрочем, по косвенным уликам, те же рецидивисты совершили чуть позже ещё одно преступление, странное и необъяснимое: ограбление роддома. Об ограблении заявил пострадавший – электрик Пилип. Двое неизвестных ворвались во внутренние помещения и похитили регистрационный журнал в коричневой обложке. Из их разговора электрик Пилип понял, что загадочные злоумышленники намеревались зацементировать журнал в жестяном тазике и утопить в Комсомольском озере, предварительно написав в нём последнюю строчку:

Конец