Глава 5. Как Лявон экспериментировал

Пока Рыгор мародёрствовал, Лявон продолжал свои научные изыскания. Он занимался ими всё более и более настойчиво, особенно после того, как к нему закралась мысль, что в своих прошлых иллюзиях был виноват он сам, позволяя себе слишком много мечтать. Рождённое этой мыслью чувство досады привело Лявона к решению дисциплинировать свой ум. Он придумал строгую систему, при которой чувственные наслаждения разрешались только после результативной работы ума и построения хотя бы одной чёткой логической цепочки. Теперь, пробуждаясь в разное время дня на своём поднебесном диване, Лявон неизменно начинал бодрствование с размышлений. Он не позволял себе открывать глаза и не смотрел на небо до тех пор, пока не вспоминал всё продуманное до засыпания и не сформировывал чёткий план дальнейшей умственной работы. Лявон ввёл систему поощрений, например, за небольшую удачную мысль после сна он награждал себя тем, что свешивал руку с дивана вниз и поглаживал прохладный бетон крыши. Пальцы чувствовали каждую трещинку и неровность бетона, мельчайшие твёрдые песчинки, и это было приятно.

Такие суровые меры дали свои плоды: через несколько дней после знакомства со старушкой, в очередной раз анализируя свою жизнь и вспоминая события последней недели, Лявон сделал ещё одно удивительное открытие, столь же неожиданное, как и отсутствие женщин: он не помнил ни одного случая, когда в жизни использовались бы деньги. В магазинах он просто брал нужный ему товар и уносил его безо всякой оплаты.

«Зачем же мы грабили банк?! – от подступившего чувства унижения Лявон сжался и порывисто перевернулся на диване. – И вообще непонятно, как могли мы нуждаться в деньгах, если они ни для чего не нужны? Откуда мы вообще знали об их существовании? И о том, что они предназначены для покупки чего-либо? Очень похоже на историю с женщинами: на самом деле их нет, но все уверены в обратном. Занятно, как бы я покупал велосипед и телефон, если бы не простудился? Пришёл бы, как идиот, в магазин с деньгами? Впрочем, можно проверить: дать продавцу в магазине деньги после какой-нибудь покупки. Как он поведёт себя?»

За это открытие Лявон наградил себя прогулкой и отсрочкой от холодного душа c перенесением его на вечер. Эксперимент с деньгами ему захотелось провести сейчас же, тем более что сок подошёл к концу, и срочно требовалось пополнить его запасы. Кроме того, это был хороший повод начать общение с продавцами в ЦУМе. Он спустился в квартиру, к которой со времени переселения на крышу стал уже чувствовать некоторое отчуждение, и вытащил из-под стола рюкзак с деньгами. Вытряхнул деньги на пол, выбрал одну из пачек, которая показалась ему не такой чистой и новой, как другие, сунул её в карман, а остальные сгрёб ногой обратно под стол. «Надо бы и учебники сдать… И так уже на неделю опоздал. Адам Василевич будет недоволен. Хотя… Нужна ли мне вообще эта учёба и этот университет?» Но Лявон решил не додумывать пока эту мысль и отложить её на потом. Он собрал в опустевший рюкзак учебники со стола, положил сверху последнее неиспользованное полотенце и вышел из дома.

* * *

Чувствуя себя не в лучшей форме, Лявон не пошёл к университету своей обычной дорогой мимо Комсомольского озера, а двинулся в сторону улицы Чигладзе, как и в день визита к старушке. Ему показалось, что так будет немного короче. Рисунок его следов в этом районе был совсем редкий, с протяжёнными белыми пятнами, ждавшими заполнения, и он, не удержавшись, немного попетлял по Путепроводным и Радиаторным переулкам, тем самым сведя на нет весь выигрыш от короткого пути. На открытых пространствах он останавливался и запрокидывал голову к небу, жмурясь на солнце и хлюпая носом.

Проходя мимо подвала с красной надписью «Ремонт обуви», Лявон вспомнил свою встречу с татой Рыгора. Мог бы тата помочь ему в объяснении мира? Не факт, хоть он и был простужен долгое время. А учёные из Академии наук? Нет, стоп! Надо держаться, надо быть твёрдым и самостоятельным. Лявон отбросил мысли, вызванные слабостью, и стал думать о Рыгоре, с воспоминаний о тате перейдя на него. Где он сейчас? Он был так шокирован прозрением. Успокоился? Или уже выздоровел и всё забыл?

После сорока минут пути Лявону уже очень хотелось пить, и он готов был провести эксперимент в любом первом попавшемся магазине, но все как один не работали. На одном висела табличка «переучёт», на другом – огромный замок, третий был закрыт на обеденный перерыв. Сжав зубы, он терпел. Немного не доходя до поворота к старушке, он заметил пристроившийся за углом длинной пятиэтажки магазинчик с обнадёживающе открытой дверью. Дверь имела ярко-белую изнанку, создававшую такой контраст с тенистым двором, что казалась источником света. Лявон сглотнул и пошёл к ней, как к маяку, но снова его ждала неудача: магазинчик имел вывеску «Бытовая химия».

* * *

К ЦУМу он пришёл совсем без сил. Постоял с минуту, прислонившись к колонне у входа, потом нащупал в кармане денежную пачку и вошёл. Внутри было прохладно и, после солнца снаружи, сумрачно. В продовольственном отделе пахло краской и свежей бумагой – наверное, шёл приём товара. Действительно, седоватый продавец, тот, который всегда был серьёзным, расставлял на одной из полок консервы и лишь бегло взглянул на Лявона. Невысокий и плотный сидел за кассой и подписывал какие-то бумаги, наклонив стриженую под машинку голову. Молодого не было, возможно, он подносил со склада консервы. Для чистоты эксперимента Лявон не стал торопиться и неспешно прошёл по залу, как бы выбирая, что купить. Стеллаж с соками, как и раньше, стоял возле молочного отдела. Лявон внимательно изучил весь ассортимент, но ничего нового не увидел, только свой обычный сок с двумя апельсинами на упаковке. Он взял в руки пять пакетов, обогнул стеллаж с макаронами и приблизился к седоватому. Тот обернулся к нему, отряхивая руки о халат:

– Вы что-то ищете?

– Я уже нашёл. Вот! – Лявон продемонстрировал продавцу пакеты с соком. – Возьмите деньги.

Левой рукой крепко обхватывая пакеты, он вытащил правой пачку денег и протянул её продавцу, стараясь выглядеть невинно.

– Оплата в кассу, – так же невинно сказал седоватый, коротко посмотрев на деньги.

Лявон, не веря ещё в неудачу, послушно подошёл к кассе, дождался, пока плотный поднимет голову, и сказал ему:

– У меня пять пакетов сока. Вот деньги, видите? Вас не затруднит вытянуть одну бумажку? У меня руки заняты, – говоря это, Лявон внимательно следил за реакцией продавца.

Плотный, как и седоватый, отнёсся к банкнотам без удивления. Он даже не дотронулся до пачки. Нагнувшись и слегка вытянув шею, рассмотрел достоинство купюр и немного растерянно сказал:

– А помельче нет? У меня сдачи не будет. Касса пустая совсем.

И, пока Лявон, не готовый к такому варианту ответа, собирался с мыслями, продавец с улыбкой предложил:

– Вы берите, берите сок! Оплатить потом можете, в другой раз.

– А если я… больше не собираюсь приходить?

– Теперь у вас будет повод!

Плотный откинулся на стуле и улыбался. Из подсобного помещения, напевая какую-то жизнерадостную песенку, появился молодой продавец. Он нёс в руках перед собой большой картонный ящик с консервами. Увидев Лявона, он опустил ящик на пол, распрямился и тоже стал улыбаться. Лявон, смешавшись и опустив глаза, поблагодарил плотного, сунул деньги назад в карман брюк и пошёл к выходу. В голове вертелась мысль, что старшие продавцы начинают неуклонно лысеть.

«О каких глупостях я думаю! Какое мне дело до всех этих лысин? Лучше осмыслить результаты эксперимента. Итак, если продавцов не удивляют деньги, то может они тоже прозревшие? Это маловероятно – за пять минут никто из них не кашлянул, не чихнул и не высморкался. Выходит, даже непрозревшего человека деньгами не удивишь? Но как это возможно – никогда ими не пользуясь, не поразиться при внезапном их появлении? Все покупатели всегда брали товар бесплатно, и вдруг кто-то пытается обменять сок на деньги. Удивился ли бы я на его месте? Хотя, если вдуматься, что здесь странного! Ведь мы с Рыгором впервые увидели деньги только в воскресенье, в банке. И тоже совсем не удивились».

Устроившись на ступенях лестницы под тенью навеса, Лявон напился сока, наслаждаясь протеканием прохладной жидкости по сухим стенкам горла. И, не успел он перевести дыхание, как идея нового эксперимента родилась у него в голове. По-хорошему, нужно было обдумать её как следует, но он, отбросив сомнения, встал и снова вошёл в ЦУМ. Прочтя на указателе, где расположен отдел женской одежды, Лявон с остановками поднялся на третий этаж, но там было совершенно темно, и только окно на лестнице освещало несколько метров торгового зала. Ему пришлось спуститься вниз и обратится за помощью к продавцам.

– Мне нужна женская одежда, – сказал он прямо, подойдя к седоватому, который по-прежнему расставлял консервы.

– Ляксeй, проводи, пожалуйста! – позвал седоватый без тени удивления.

Ляксеем оказался молодой продавец. Он сразу же подошёл, снова улыбнулся Лявону, кивнул и быстро пошёл перед Лявоном. По лестнице он поднимался энергично, перешагивая через три ступени, и сильно обогнал Лявона.

Когда Лявон вошёл на третий этаж, там уже горел свет. Он пошёл по проходу, оглядываясь и стараясь понять, какая именно одежда ему нужна. Откуда-то из глубины появился Ляксей и спросил услужливо:

– Вы подыскиваете какую-то конкретную модель?

– Мне нужно платье, – сказал Лявон первое, что пришло в голову.

– Пожалуйте сюда, – продавец повёл его по залу. – Девушке платье подбираете… или себе?

– Себе, – ответил Лявон угрюмо; несмотря на недавнюю решимость, он чувствовал себя по-дурацки.

– Вечернее или повседневное? Может быть, сарафан? Длинную модель или мини? Какого цвета?

Ляксей посматривал на Лявона, как бы оценивая его фигуру и платье, которое подойдёт ему. Лявон отвечал наугад, и постепенно выяснилось, что платье нужно длинное, но с открытыми плечами, со слабо подчёркнутым бюстом, в светлых пастельных тонах. Как раз к этому моменту они оказались в нужном отделе, и Ляксей, сказав, что нужен размер 48, принялся снимать по очереди платья с вешала и показывать Лявону. «Похоже, и этот эксперимент кончился ничем! – с досадой думал Лявон. – Им абсолютно наплевать, что парень решил купить себе женскую одежду! Не уйти ли прямо сейчас? Чёрт с ними со всеми». Но, скрепя сердце, он решил идти до конца.

К примерке они отобрали три платья: бледно-бежевое льняное, приятно-прохладное на ощупь, просторный сарафан с синим низом и голубым с белыми ромашками верхом и короткое задорное платьице в мелкий жёлтый ромбик, с широким тканым поясом. Лявон зашёл в примерочную и задёрнул штору, а Ляксей остался снаружи, учтиво держа его рюкзак. Короткое платьице в ромбик отпало сразу, потому что совсем не скрывало брюк, а льняное, хоть и сидело хорошо, показалось ему непрактичным и марким. Синий сарафан из тонкого мягкого хлопка понравился ему и на ощупь, и по фасону, и тем, что брюки под ним были практически незаметны. Рубашку всё же пришлось снять, её рукава торчали из-под сарафана слишком нелепо.

Ляксей с самым серьёзным видом одобрил выбор Лявона, обратил его внимание на бесшовность сарафана как на большое достоинство, попросил его повернуться задом, что-то одёрнул на поясе и предложил упаковать покупку. Лявон ответил, что упаковывать не надо, он хочет уйти прямо в сарафане. Без единого вопроса Ляксей срезал этикетки с воротника, помог аккуратно сложить рубашку в рюкзак и проводил Лявона вниз. Лявон в полной прострации попрощался с Ляксеем и вышел из ЦУМа. Он присел на ступеньке, привалясь спиной к колонне, попил ещё сока и крепко заснул.

* * *

Его разбудили голоса. Лявон открыл глаза, сощурившись на послеполуденном солнце, светившем ему в лицо, увидел две фигуры на лестнице неподалёку от себя и снова сомкнул веки. Пробуждение было неприятным: сон быстро покидал его, и на место уюта и лёгкости в тело приходила болезненная приземлённость; в носу что-то разжижилось, потекли горячие сопли.

– За что мы любим кошек? – тем временем рассуждал голос, принадлежавший одной из фигур. – Я склоняюсь к тому, что человек в силу своей сложности испытывает слабость к более простым существам.

«Я возле ЦУМа. Проверял реакцию на деньги. Переоделся в женское. Немного вздремнул», – Лявон восстановил в памяти события и протёр глаза костяшками указательных пальцев. В нескольких метрах от него, на той же ступени, с видом полного блаженства растянулась беременная кошка. Она дремала, свесив вниз хвост и изредка вздрагивая кончиками ушей, её полосато-серая короткая шерсть блестела и лоснилась на солнце. Разговор, видимо, шёл именно о ней.

– Совершенно ясны, например, условия, в которых кошка счастлива или несчастлива, какие у неё потребности, каковы цели и способы их достижения. Я бы даже назвал кошку живым механизмом, действующим по вполне определённым законам и способным на определённые функции. Мы полностью понимаем работу такого механизма и поэтому он нам нравится.

Это говорил серьёзный седоватый продавец, он стоял в расслабленной позе на крыльце магазина и обращался к спецназовцу в чёрной форме, что-то приклеивавшему к соседней колонне. Лявон мгновенно пропотел. «Это тот самый спецназовец! Всё, я попался! – он сухо сглотнул. – Однако стоп. Он же не мог меня не заметить! Выходит, видел, но не узнал». Спецназовец опустил руки и отступил на шаг от колонны, наклонив голову и оценивая свои старания. На колонне висело объявление или плакат, но рассмотреть его под углом зрения Лявона было невозможно. Убедившись, что плакат висит крепко и ровно, спецназовец повернулся к продавцу:

– Ерунду говоришь! Пусть даже я соглашусь, что кошка – механизм, но ведь тогда мы должны любить и крыс, и тараканов, и пауков, и вообще всех подряд, – спецназовец засмеялся своим словам.

Пока спецназовец не смотрел в его сторону, Лявон тихонько встал и хотел было скрыться, свернув за угол, но заколебался. Не вызовет ли подозрение его бегство? Убежать всё равно не получится, вон у него ножищи какие. Может, лучше смело пойти навстречу судьбе? Он высморкался в полотенце, застегнул рюкзак и, приблизившись, сказал:

– Но не есть ли человек точно такой же механизм, как и кошка, разве что чуть сложнее?

Оба собеседника повернулись к нему и вопросительно посмотрели. Похоже, Лявон слишком тихо произнёс свой вопрос, и они не расслышали. Их прямые взгляды смутили Лявона, и он не стал повторять свои слова, сделав вид, что сказанное им не требовало обязательного ответа и было чем-то вроде констатации хорошей погоды. Он вежливо кивнул, улыбнулся и прошёл мимо.

– Девушка, погодите! Можно вас на минутку?

Лявон остановился. Спецназовец, расставив ножищи в доверху зашнурованных высоких ботинках, серьёзно и с прищуром смотрел на него. Продавец ухмылялся. «Узнал? Не узнал?» – сердце Лявона так стучало, что ромашки на груди сарафана подпрыгивали.

– Посмотри-ка на фоторобот. Не попадались тебе такие ребята?

Спецназовец указал на плакат, который теперь был виден Лявону. На листе бумаги были нарисованы цветными карандашами две головы в шапках, белой и синей, с прорезями для глаз. Под головой в синей шапке стояла подпись «Лявон». Лявон вспомнил, что Рыгор действительно называл его по имени перед директором банка, со слов которого, скорее всего, и рисовали фоторобот. Он покачал головой.

– А как вас зовут? – строго спросил спецназовец.

– Марыся, – Лявон назвал первое пришедшее ему на ум имя, так звали жену Адама Василевича.

– Если увидите их, Марыся, сразу дайте знать. Это вооружённые и опасные преступники.

– Что они натворили?

Лявону показалось, что его голос прозвучал слишком тонко и взволнованно. Он быстро глянул на продавца; седоволосый продолжал улыбаться. Знает? Не знает? Выдаст?

– Вооружённое нападение на банк, – серьёзно ответил спецназовец, смотря Лявону прямо в глаза.

Лявон пообещал дать знать, про себя подумав, что совершенно непонятно, каким образом это возможно сделать. Кому дать знак? Где? Как? Он повернулся и пошёл прочь, стараясь не быть подозрительным и не слишком ускорять шаг.

* * *

Неожиданная встреча со спецназовцем напугала Лявона и спутала все его мысли. На перекрёстке, после которого начинался городок университета, Лявон пересёк дорогу и пошёл вдоль студенческих общежитий, потом вдоль высокой чёрной ограды. «Они не узнали меня только из-за платья!» – думал он в панике, совсем позабыв об учебниках, которые планировал сдать сегодня в библиотеку. Обратив внимание на Академию наук на противоположной стороне проспекта, он решил, что нельзя больше терять время и надо идти к учёным. Потому что если его вдруг изловят и посадят в тюрьму, тайны бытия так и останутся непознанными. Он спустился в подземный переход, тёмный и страшный, пахнувший сухим тёплым камнем. Далеко впереди ярким пятном горела освещённая солнцем лестница, ведущая наружу. Только на середине перехода, когда рядом тускло блеснули металлические двери метро, он понял, что спускался зря, и можно было пересечь проспект поверху, ведь машин нет и не бывает.

* * *

Лявон почти ежедневно видел Академию наук, но ни разу не приближался к ней и даже не переходил на её сторону. Теперь, поднимаясь по широкой лестнице и проходя сквозь полукруг колоннады, Лявон нарисовал ещё одну небольшую линию на мысленной карте своих маршрутов. Оказавшись во дворике, образованном колоннадой и зданием Академии, Лявон огляделся и отдал должное необычной красоте постройки. «Не зря пришёл! Даже если Адам Василевич наврал, и никаких учёных здесь нет». Он постоял ещё немного, рассматривая лепные узоры. Между окнами они были одинаковыми, со скрещёнными рогами изобилия, источающими цветы и разнотравье, а под крышей шёл ряд композиций, изображавших инструменты познания и его результаты: глобус, микроскоп, весы, химические колбы, свитки с научными знаниями, классические колосья и ещё несколько не совсем ясных образов.

Вход в Академию наук, состоящий из трёх одинаковых блоков дверей в чёрно-мраморном обрамлении, навёл Лявона на мысль о трёх путях познания, но он отложил рассуждения на потом и подошёл к центральному блоку. На левой створке дверей висел свежий карандашный фоторобот, уже знакомый Лявону. Лявон рассмотрел его получше. По вольности художника, оба грабителя были украшены мрачной щетиной на подбородке – видимо, неотъемлемым атрибутом преступного мира – и зелёными глазами, как бы немного удивлёнными. В правом нижнем углу рисунка автор каллиграфически расписался «Антось» и добавил к мягкому знаку изящный росчерк.

Справа висел старый листок бумаги с выцветшим сообщением: «Академия Наук переехала в Национальную Библиотеку. Направо, 30 минут пешком». Хоть Лявон и ожидал неудачи в той или иной форме, уходить ни с чем всё равно было обидно. В задумчивости Лявон поднял голову к небу и увидел там сначала тёмную точку пролетавшей высоко-высоко птицы, а потом, прямо над колоннадой, бледную луну, всегда удивлявшую его своими появлениями в светлое время суток. Судя по цвету неба и оттенку солнечного света, ложащегося на стены Академии, было около шести вечера, и рабочий день неумолимо кончался. «Пойду всё равно. Даже если не успею. Хоть посмотрю на библиотеку и узнаю расписание. Вдруг она тоже не работает или переехала?»

Фотороботы Лявона и Рыгора были наклеены на каждой тумбе для афиш, которых стояло особенно много вдоль этой части проспекта. Лявона удивила прилежность и работоспособность художника, исполнившего столько копий, пусть и несложных. Он подходил к каждой тумбе и рассматривал фотороботы в поисках отличий, но все они были практически одинаковыми, за исключением мелких карандашных штрихов, кое-где выбивающихся за контур рисунка. Кроме фотороботов, на некоторых тумбах висела чёрно-белая театральная афиша с крупными буквами «Летучий Голландец», с уже просроченной датой. «Рыгору было бы интересно. Вот только где он сейчас, что с ним?»

На повороте проспекта, немного не доходя до ботанического сада, Лявон увидел на горизонте, над деревьями, далёкую спину огромного тёмно-серого здания, и сразу понял, что это библиотека. Раньше Лявон слышал о ней, но своими глазами не видел никогда и предполагал, что она значительно меньше. Теперь, поняв её реальные размеры, он был впечатлён и взволнован. Пришлось остановиться и высморкаться. Когда он миновал вход в ботанический сад, спина библиотеки скрылась за деревьями.

Проходя вдоль парка Челюскинцев, Лявон видел нескольких человек, неспешно гулявших по другой стороне проспекта, видимо они отработали смену на заводе «Луч» и возвращались по домам. Часы на квадратной башне завода показывали половину седьмого. Самое время выбраться на крышу с прохладным пакетом сока и немного подремать, готовясь к созерцанию заката… Справа, в тени огромных деревьев парка, виднелись заманчивые лавочки, отдохнуть на которых тоже было бы очень приятно. Чтобы отвлечься от искушения свернуть к ним, Лявон вышел на середину проспекта, надеясь снова увидеть оттуда библиотеку. Библиотека действительно показалась, но Лявон заметил, что гуляющие люди остановились и смотрели на него. Отругав себя за неосторожность, из-за которой он рисковал привлечь к себе слишком много внимания и быть узнанным, Лявон вернулся на тротуар и ускорил шаг.

Быстро проплыли мимо серые, старые кирпичные дома, потом обсерватория с двумя красными шарами непонятного назначения. Открылся вид на автовокзал, его квадратная центральная башня напоминала оставшуюся сзади башню часового завода. От башни спускалось вниз множество тросов, поддерживающих круговую крышу, а на входе было что-то написано золотыми буквами, неразличимыми отсюда. В других обстоятельствах Лявон обязательно рассмотрел бы странное сооружение вблизи, но теперь, в ожидании появления библиотеки, он только мельком взглянул в его сторону. То место впереди, где должна была появиться библиотека, закрывала небольшая рощица тополей, и в просветах их ветвей порой мелькало что-то неясное.

Ещё несколько десятков шагов, и рощица осталась сбоку, открыв глазам огромное пустое пространство, окаймлённое по горизонту полосой леса. В центре пространства уверенно и властно высилась библиотека. Её мрачная громада восхитила Лявона, напомнив ядерный реактор с картинки в одном из журналов. Он замедлил шаг. Казалось, что библиотека, при всей своей неподвижности и устойчивости формы, живёт напряжённой внутренней жизнью. «Возможно, это ощущение вызвано её формой? Гигантский огранённый камень, находящийся во временном равновесии, но готовый покатиться при внешнем толчке или вследствие внутренних процессов? Да! Потенциальная возможность движения и действия. Потенциальная энергия», – думал Лявон.

Справа, за низкой кованой оградой, был разбит парк с аккуратными дорожками, фигурными фонарями, небольшим водоёмом и манящими скамейками, но близость цели придала Лявону сил. Лявон чувствовал одновременно душевный подъём и робость, от волнения он так часто утирал нос, что даже не прятал полотенце в рюкзак и нёс его в руке. По мере приближения библиотека теряла цельность, распадалась на элементы – окна, стены, лестницы, металл, стекло – и превращалась в просто большое здание. «Пусть бы она оказалась закрыта тоже. Внутри она наверняка не столь хороша, как снаружи. Лучше не разочаровываться».

Перед самым входом, уже почти ступив на лестницу, ведущую к двери, Лявон вдруг вспомнил, что на нём до сих пор надет женский сарафан. Он отступил в сторону, поспешно стянул его через голову и достал из рюкзака рубашку, катастрофически измятую. Сарафан не помещался в рюкзак; пришлось достать пакет сока, в котором ещё оставалась почти половина, и допить его.